белая кожа. Кто покупает такую обувь детям, у которых нога растет быстро? Разве что очень любящие родители.
– О да, его матушка была удивительной рукодельницей.
– Была?
– Она и сейчас жива, но не помню, чтобы еще работала с кожей. Хотя… вам стоит ее навестить. А это Уна.
Мелкая тощая девчонка, которая прячется за остальными, но потом, будто опомнившись, тянет тощую шею, выглядывает.
– И Зои…
Две косы. Банты. Клетчатое платье и белый передник. Аккуратна, как и подобает леди.
– Вы их всех учили?
– Очень многих, – согласилась мисс Уильямс. – И если думаете, что я пропустила что-то… возможно, и пропустила. Вот Альберт был жесток. Стыдно признаваться в таком, но я вздохнула с облегчением, когда его не стало. Умный мальчик. С таким, знаете ли, четким пониманием того, что дозволено, а где следует остановиться. Он мог закидать камнями бродячего щенка, но никогда бы не сунулся к чужой собаке. Во всяком случае, пока хозяин смотрит. Однажды он спрятал змею в ящике моего стола. Обычную, но привязал к ней сухую погремушку.
Лицо мисс Уильямс исказилось.
– Я тогда сильно испугалась. И ведь не могла доказать, что это он, хотя знала, что Альберт любит охотиться на змей. В горах их хватает. Станислав говорил с ним. И мальчишка извинился. Меня он больше не трогал, а вот на Нике отыгрывался сполна.
Она перевернула лист.
Два брата. И насколько не похожи, хотя Томас изо всех сил старается подражать старшему. Та же поза, то же выражение лица, и даже у рубашек рукава закатаны одинаково.
– Он умел действовать через кого-то. Как правило, через Тома. Тот брата обожал. И готов был на все, чтобы угодить. Поэтому пара слов, пара намеков – и начиналось… Иногда Альберт подсказывал младшим какую-нибудь пакость, но в принципе они вполне и сами справлялись. В то время Ник был удачной мишенью.
– А его приятель…
На сей раз Вихо сидел на лошади, которую держал под уздцы мрачного вида мужчина.
– Его отец. Не самый общительный человек. Но в городе его уважали, хотя так и не простили, что он взял в жены айоха.
Женщина в европейском платье смотрелась странно. Платье было чересчур тесно в груди, а ниже висело мешком. И не вязалось оно с кучей побрякушек, которые нацепила красавица, как и с ее босыми ногами.
– Вихо… еще один непростой мальчик. Он умел останавливать конфликты. Поразительный талант. Стоило ему улыбнуться, и все мигом остывали. Он говорил. Шутил. Мог вызвать на поединок, но как-то так, что все понимали, что это не всерьез. Пожалуй, он единственный умудрился дружить со всеми. Кроме Ника.
– То есть?
– Ник, возможно, и считал Вихо другом, но я знала правду. Станислав нанял этого мальчишку, чтобы присмотрел за сыном. К сожалению, Ник был далек от того идеала, который нарисовал себе Станислав. Тихий. Робкий. Он не умел драться. Всегда был вежлив, а вежливость здесь…
Принимали за слабость.
На отдельном снимке Николас Эшби выглядел еще более нелепо. Короткие штанишки с бантами заканчивались где-то под коленями. Высокие гольфы поднимались к этим коленям, но сползали, и Нику приходилось их подтягивать, но они все равно сползали, обнажая пухлые икры.
На левой был виден синяк. И на правой.
– Дети не умеют лицемерить. С одной стороны, родители требовали, чтобы они уважали Ника Эшби, с другой – не раз повторяли, что ребенок неудачный.
И дети слышали эти разговоры. Делали выводы.
Пухлые плечи. Круги пота в подмышках. Та же шея складочками. Беспомощно приоткрытый рот.
– Вихо сглаживал конфликты, но он смотрел на Ника свысока. Это не дружба. А вот Уна была другом.
На ней светлое платьице болталось, что на палке. Хмурая. Злая. Взгляд раздраженный, и мальчишка, которого она держит за руку, разворачивается, заслоняя подругу от камеры.
– Очень сложная девочка. Но она, пожалуй, единственная нашла свое место в жизни.
У девочки со временем коса стала толще, а взгляд еще злее. И эти поджатые губы…
Кто сказал, что Чучельник – всенепременно мужчина?
Женщины айоха знают пустыню. И способны перетащить косулю на плечах. А тощая девушка немногим тяжелее косули.
Или…
У той, которая улыбалась и робко трогала значок с драконом, коса стала еще толще, а вот косуля на ее плечах вряд ли уместилась бы. Да и во время тех убийств ей было… Сколько? Лет четырнадцать? Пятнадцать? Пусть айоха взрослеют раньше, но повзрослеть и научиться убивать, не оставляя следов, разные вещи.
– Кто еще умер?
– Что? А, в тот год… Бирк Свенсон, старый пьяница. Тихий в целом человек. Служил у Станислава садовником. Но это скорее из милости. Ушел во сне. Милосердная смерть. Томас после того случая с братом заболел. И болел долго, а когда вернулся, это был совсем другой ребенок… честно говоря, он меня пугал. И не только меня.
Он и вправду другой.
Те же волосы, те же оттопыренные уши. И глаза круглые, огромные. Бровей почти не видно на темном лице. Но взгляд изменился. Стал злым. Цепким.
– Джорджина. Это экономка Эшби. Кажется, именно тогда начали говорить, что дом проклят. Но на деле все просто. У нее было больное сердце. Она дважды в год отправлялась в Тампеску, да и на море ее Станислав отсылал… Клайв остался сиротой. Но Станислав его не бросил.
Еще один мальчик, чье лицо кажется знакомым. И Милдред листает страницы альбома назад.
– Нет, он не ходил в школу. Я говорила? Нет? К сожалению, его матушка была из тех, кто слишком большое значение придавал религии. Она боялась, что здесь мальчика научат дурному. Я пробовала поговорить и с ней, и со Станиславом, но безрезультатно. Меня она считала развязной девицей, которая пришла, чтобы совратить юные души, а Станислав просто не стал разжигать конфликт. Сказал, что в его доме достаточно книг, чтобы выучить одного юного олуха. Или двух.
Мисс Уильямс вновь улыбнулась.
– У него и вправду великолепная библиотека. А уж то, что касается семейного архива… Знаю, ему периодически приходили запросы, просьбы предоставить доступ или сделать копию. Его предки были свидетелями многих событий, хотя Станислав и утверждал, что они предпочитали оставаться в стороне, но все же… все же источники.
И неплохо было бы с этими источниками ознакомиться.
– Одно время даже я горела желанием написать книгу. Это ведь так увлекательно, древний род, его тайны… но… как-то оно не вышло.
– Запретили?
– Нет. – Мисс Уильямс махнула руками. – Как-то само… понимаете, я одна, а детей много. И сначала я была только учителем, а потом… у них простые родители, которые любят своих детей, но не настолько,
