Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
отпевание, поминание, стремились изолировать, выделить в отдельные помещения или, по крайней мере, отнести подальше от алтаря, в западную часть бокового нефа или даже в прихожую-нартекс храма. Принято полагать, что баптистерии как отдельные строения, особенно важные для Крещения взрослых, прекратили строить с VI в. Однако материалы византийского Херсона в Таврике позволяют усомниться в таком утверждении.
* * *
Развитие культа мучеников в ранней Церкви привело к появлению и распространению мемориальных структур, обычно называемых мартириями, но также обозначаемых в письменных источниках как тропы и героа. Если храм оказывался связан с гробницей святого мученика, с его мощами или иными святыми реликвиями, с местом, на котором проявилось могущество Бога, Его чудо, явление, он, по традиции римских погребальных зданий – меморий, носил характер крипты или мартирия. Таковые не имели однообразной формы и везде включали в свою структуру какие-то местные особенности. Но чаще всего такие постройки имели форму центрического здания в виде креста – квадратного, с равными сторонами (греческого), тетраконхиального, то есть с четырьмя крестовидно расположенными сводчатыми конхами или апсидами, круглого, то есть в виде ротонды, или восьмиугольного (октогонального) и иногда примыкали к церкви – кириакону, кафоликону. В них проводили специальную службу, моления в день соответствующего святого или мученика. Нередко такого рода культовые памятники отмечали тем, что делали апсиду в виде трилистника – триконха, где в конхах могли размещать два хора – правый и левый, тогда как под полом мартирия устраивали подземный тайник, собственно крипту.
Могилы мучеников вообще почитались особо. Верующие стремились выделить подобное захоронение строительством небольшого мартирия или молельни-евктирии. Затем на этом же месте строилась церковь больших размеров, часто богато украшенная мозаиками, фресками, мрамором. Сохраняя свои мартириально-мемориальные функции, она служила уже для отправления Божественной литургии. Так происходил процесс, который специалисты именуют монументализацией мест культа мучеников. Случалось, в таких храмах, рядом с церквами или прямо в них, под полом, в своеобразных «крытых кладбищах» хоронили привилегированных умерших из числа клира храма или его ктиторов, эпитропов – попечителей. «Дом Бога» принимал всех – и живых, и мертвых, ибо для Бога все были живы.
* * *
Монашество тоже играло свою роль в церковной архитектуре Византии, хотя главным для обители была замкнутая форма с единственными воротами и набор определенных помещений, зданий, который долгое время не имел систематического плана и зависел от местных условий. Система киновий – монастырей-общежитий монахов – уничтожила поселки из келий, калив, ввела общую трапезную и обязательную монастырскую церковь-кафоликон или молельню как центральный элемент. Со временем даже трапезная была включена в план монастырского церковного здания. Иногда укрепления монастырей с башнями и прочными воротами напоминали городские. Не зря некоторые монастыри развивались в поселения.
* * *
Итак, форма церковных зданий становилась в Ромейском царстве от эпохи к эпохе все более упрощенной, но внешний вид, напротив, более пышным, иногда даже с декором, принесенным с мусульманского Востока в виде причудливых псевдо-куфических арабских надписей, выложенных из темно-красной плинфы. Архитектура переживала расцвет в центральной Малой Азии вплоть до сокрушительных завоеваний сельджуками, с 1070-х годов захлестнувших эти ядровые земли державы ромеев. При этом архитектура Сербии и Болгарии тогда имела тесные связи с Грецией и Константинополем. Влияние Ромейского царства затронуло и окончательно крещенную после 988 г. Древнюю Русь. Храм св. Софии, возведенный в Киеве, согласно летописям, в 1017 или 1037 г., если не раньше, – яркий пример такого архитектурного заимствования.
С распадом византийского государства после роковых событий 1204 г. произошел и распад архитектуры, в которой стали доминировать региональные черты развития. Теперь инициатором создания центров архитектуры являлась местная власть. Кроме того, в поздней Византии, в Палеологовский период в строительстве стала прослеживаться еще более яркая тенденция к уменьшению архитектурных пропорций, к аристократической замкнутости, к камерности, к созданию внутри здания комплекса малых молелен и поминален. Церкви становились все меньше и меньше по масштабам, а в них самих Литургия становилась все более частной, ритуальное действо все более обращалось к замкнутому алтарю. Это было направлено на сближение человека с Богом, приближало его к иконам, фрескам на религиозные темы, которые начинают покрывать всю плоскость стен. Сами фрески утрачивали монументальность и статичность изображений, и только в последние десятилетия существования обломков Империи в них вновь взяла верх сухость и графичность линий, лишенных динамичности. Показательно, что реализм искусства Возрождения, укрепившись на латинском Западе с XIV–XV вв., в Ромейском царстве так и не восторжествовал.
* * *
Возведение любого «Дома Бога», храма, сакрального сооружения начиналось с его заложения, что обязательно происходило в свободное от дел воскресенье – день Господень. Это было общим правилом, в образ пасхального Таинства Основания Церкви Христовой. Причем само освящение храма представляло собой многократный обряд, начинаемый чином на его основание – освящение фундаментов под пение псалома «Бог посреди него, он не поколеблется», а завершаемый освящением церковного престола и совершением на нем первой Божественной литургии. На месте будущего алтаря при освящении водружали крест, а после завершения возведения стен их освящали снаружи и внутри храма святым миром. Такая освященная церковь, молитвенный дом, часовня, мартирий навсегда становились святыми и даже в случае слома, кардинальной перестройки материалы, из которых они были сделаны, дозволялось пускать только на новые сакральные церковные постройки, а не на светские здания.
Рядовой ромейский обученный строитель-икодом, сооружавший все это, был прежде всего ремесленником, а не архитектором-механиком или хотя бы архитектоном. Он практически не пользовался архитектурным рабочим чертежом или рисунком, как это еще делали до VII в. включительно некоторые его высокообразованные предшественники. Он разбивал план на месте, прямо на земле, с помощью шнура и вбитых колышков, то есть владел геометрическими навыками, но при этом имел поверхностные знания в области теоретической математики. Архитектурные знания, опыт передавались от мастера к ученику, из поколения в поколение. Особо следует отметить, что при минимальном уровне планирования проект задуманного осуществлялся вместе со строительством и завершал сделанное, а не начинался с него.
Эргастерии, в данном случае группы, временные артели таких безвестных икодомов, зачастую перехожих, странствующих, призванных издалека, брали на себя непосредственно либо через посредников-эрголабов самые разные задания, подряды от заказчиков, ктиторов, их наследников – эпитропов, изыскивавших средства. Число их в артели могло колебаться от нескольких десятков старших мастеров-строителей, технитов и эргатов, до трех-четырех работников, при этом кто-то из главных мастеров мог быть и архитектором, и художником одновременно. Они отвечали за все и воздвигали разные сооружения, пользуясь простыми инструментами и нехитрыми приспособлениями – железными зубилами, молотками, зубатками для обработки камня, очень похожими на наши мастерками-мистриями, пулевидными отвесами, циркулями, линейками, мерными рейками или шнурами, веревками с узлами и металлическими кольцами для натяжки, приставными лестницами
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
