не хочется, не предполагается?
– Предполагается. Когда она сама сможет приготовить то, что она хочет. Желательно на свои средства и на всю семью, но достаточно и того, чтобы приготовила сама, а не обесценивала труд родных, которые приготовили эти… ёжики.
Я понимала всё, что говорила Алевтина Осиповна и даже была согласна в чём-то с ней, но не была готова к настолько глобальным выводам. Передо мной была всего лишь четырёхлетняя девочка, которая отказалась от ёжиков. Может быть потому, что искренне не любила варёный фарш, или у неё было плохое настроение. Не проще ли накормить малышку несчастными сосисками, а не усугублять конфликт, доводя аж до наказания. А ребёнок, тем временем, голодный!
Именно это я и высказала Алевтине Осиповне, не обращая внимания на трепещущие ноздри, широко распахнутые глаза и дёргающийся от возмущения нос.
– Ну знаете, что! – возмутилась Алевтина Осиповна, шлёпнув ладонью по столу.
– О чём спор? – вдруг услышала я за спиной и быстро оглянулась.
В дверях кухни стоял Лёша, по лицу стало понятно, что он давно и с интересом наблюдает за нашим спором.
– Привет, – кивнул он мне, подошёл, поцеловал в щёку, немного задержавшись, отчего простой поцелуй стал более интимным.
– Привет, ба, – сделал он два шага к Алевтине Осиповне, так же чмокнул её в щёку. – Бушуешь? Снова «сегодня ты играешь джаз, а завтра родину продашь»?
– Ты должен относиться внимательней к воспитанию собственного ребёнка! – вспыхнула Алевтина, опалив внука гневным взглядом. – И думать, кому именно доверяешь дочь!
– Я отношусь, – с улыбкой протянул Лёша. – И думаю. И до-веря-ю, – проговорил он мягко, при этом делая акцент на этом «доверяю» таким образом, что не оставалось сомнений – он действительно доверяет… мне.
– Довольно разговоров. Я домой, – встала Алевтина Осиповна, возмущённо тряхнула головой, подхватила лежащую на стуле сумочку и поспешила к выходу.
Лёша стоял у холодильника, истово изображая из себя провинившегося школьника. Несмотря на напряжение, витающее в воздухе – ещё несколько секунд назад атмосфера вокруг буквально искрила, – я едва не засмеялась в голос. Настолько комично выглядел высокий, статный мужчина, который пытался притвориться школьником младших классов, раскаявшемся в том, что его поймали на воровстве несанкционированной карамельки.
– Весь в отца! – в один голос отчеканили Алевтина Осиповна и Лёша.
Она, похоже, всерьёз, а Лёша – в шутку.
– Тебя проводить? Такси вызвать? – невозмутимо спросил Лёша, пока бабушка метала в него молнии, а на голову насылала гром и все семь египетских казней.
– Я, слава богу, ещё не немощная старуха! – с возмущением отозвалась бабушка, демонстративно вытащила ключи от автомобиля, тряхнула ими перед невозмутимым внуком и отправилась в прихожую.
Не успела дверь за Алевтиной Осиповной закрыться, как на пороге гостиной появилась Мила, крепко держа за руку Кирилла. Хитрая мордашка забавно улыбалась, одна косичка расплелась, на плечи была накинута наволочка – видимо это был плащ, наверняка волшебный. На Кирилле был прицеплен точно такой же «плащ» из постельного белья.
– Почему ты не вышла с бабушкой попрощаться? – якобы строго спросил Лёша.
Мила мгновенно считала эмоции папы, широко улыбнулась и сказала, пожав плечами:
– А я наказана.
– Пойдём на кухню? – обратился Лёша сразу к двум невозмутимым узникам совести.
– Пойдём, – подпрыгнули оба и понеслись вперёд, размахивая наволочками, как крыльями.
В этот раз Мила спокойно поела, правда болтала без умолка, рассказывая события дня. Иногда её перебивал Кирилл, спешил поведать что-нибудь не менее увлекательное, хотя перебить майского жука, который залетел на площадку детского сада Милы, было сложно. К моему удивлению, о «бандите» он не вспомнил, видимо, интересная игра временно перекрыла воспоминания о встрече с отцом.
Наконец-то, оставшись наедине, мы с Лёшей смогли обсудить свои злоключения. В основном, конечно, мои. Со сложным пациентом, из-за которого Лёше пришлось задержаться, всё было хорошо, его жизнь уже вне опасности. На повестке дня оставались мой спор с Алевтиной Осиповной и встреча с Ильёй.
Начали с простого – с Алевтины Осиповны. Мне было неловко из-за того, что я спорила, возможно, грубо, с родной бабушкой Лёши. Парадигма, в которой меня воспитывали, когда необходимо уважать старших, ни в коем случае не перечить, не возражать, всё ещё была сильна во мне.
– Постарайся не обращать внимания, – спокойно сказал Лёша. – Не помню, чтобы она была другой. Дисциплина, дисциплина и ещё раз дисциплина.
– Ты с ней жил до десяти лет?
– Ага, – засмеялся Лёша.
– Бедняжка, – улыбнулась я.
– Зато меня ни армией, ни медицинской академией напугать не удалось. Кто с Алевтиной жил, тот муштры не боится.
– Да уж… Но Мила девочка… вряд ли ей грозит армейская муштра.
– Я всё понимаю, правда. Честно слово, я бы с радостью полагался только на Марину Сергеевну, – назвал он имя няни Милы. – Но у меня нет столько денег, – развёл он руками. – Я простой врач, а не миллионер. Приходится подстраиваться, Миле тоже. Чаще с ней моя мать, поверь, она куда более мягкая и добрая бабушка. Иногда сестра – они с мелкой, кажется, по разуму недалеко друг от друга ушли. Летом отвезу Милу к своим – к отцу и мачехе, – в Калининград.
– А родные Алины? – я впервые назвали бывшую жену Лёши по имени и в первый раз заговорила о ней сама.
– Тестя нет в живых, тёща ведёт активный образ жизни. Много работает, преподаёт. Она хороший человек, но… внучка ей не слишком интересна. Если попросить – никогда не откажет. Живо интересуется, звонит несколько раз в неделю, но рутина, вроде забрать из садика, отвести в театральную студию, накормить ужином – точно не для неё. Это нормально, ведь это мой ребёнок, своего она вырастила, воспитала.
– Да, конечно, – кивнула я.
Я не сумела удержаться от мысли, что не слишком-то хорошо она воспитала своего ребёнка, если та бросила дочь и отправилась покорять карьерные вершины чёрт знает куда. И сама же себя отругала за осуждение.
Во-первых, это не моё дело, а во-вторых, женщина имеет право на реализацию собственных мечтаний и желаний. Хорошо, что понимание этого постепенно входит в наше общество. Своим непрошеным осуждением я словно посылала сигнал вселенной, что всё остаётся по-прежнему: удел женщины – муж, дети, семья, жертвенность.
Разве единственное, чего заслужила девочка Мила, которая росла в безусловной любви папы, бабушек, тёть, нянь, всего окружения, ходила в любимейшую театральную студию, в садик, любила сказки и не любила рисование, – стать чьей-то женой? Кинуть свои мечты к ногам рандомного мужчины во имя семьи?
Я была той, которая бросила все свои знания, умения, желания, амбиции в жертву семье и… получила переломы, побои, угрозы, умершую, а не заниженную самооценку. Необходимо было избавляться от патриархального мироустройства в собственной голове.
Утром мы отправились каждый по своим делам. Лёша на работу, по пути надо было завезти в садик Милу. Я сначала в сад, потом на работу. О том, что будет вечером, старалась не думать.
Лёша строго запретил мне приближаться к квартире без него. У него был короткий день, а значит, он мог подъехать пораньше, проводить меня и снова отвезти к себе.
Мне совершенно не нравился этот план. Если у меня и возникала мысль когда-нибудь сойтись с Лёшей, жить под одной крышей – это должно было быть наше обоюдное, осмысленное решение, а не вынужденная мера.
Я совсем не была готова к серьёзному совместному быту, знакомству с родственниками Лёши – хватило Алевтины Осиповны. Ответственности за чужого ребёнка… Попросту не хотела спасаясь от одного мужчины попасть в кабалу с новым. Кто тогда мне поможет? Дед Мороз?..
После работы я сходила за Кирюшей. Обошлось без эксцессов. Воспитательница заверила, что никто моим сынишкой не интересовался, не пытался забрать или просто заговорить. По дороге тоже ничего не произошло – Илья не появлялся.
Лёша позвонил, сказал, что приедет примерно через час. Погода стояла хорошая, почти летняя, что контрастировало с почти голыми деревьями, хотя весна вступала в свои права семимильными шагами – зелени становилось больше буквально на глазах.
Прошло чуть больше часа, когда Кирюшка закапризничал, стал проситься домой. Уговоры были тщетны, отвлечь упрямца я тоже не смогла. Настойчиво гнуть свою
