ты богатый ребенок из богатой семьи, в которой творится всякое политическое дерьмо. О, и ты звездный квотербек, о котором никто не умолкает и который продолжает лезть всем в глотку — в том числе и мне, кстати. Это подводит итог?
— Даже близко нет. Ты только что описала образ, который я проецирую, который так похож на твой образ металлического гота, последователя сатаны. Выражает ли это, кто ты есть внутри?
— Конечно, нет.
— Тогда почему ты думаешь, что я такой?
Потому что я этого хочу. Потому что я все еще цепляюсь за надежду, что он действительно окажется поверхностным. Но чем больше времени я провожу с ним, тем больше убеждаюсь, что верно обратное.
Прожевав кусочек своего бургера, я тщательно подбираю слова.
— Нет, я не знаю. Я верю, что у каждого есть слои, которые он прячет от внешнего мира.
— Именно. Точно так же, как мы оба скрываем, как сильно нам понравилась эта погоня и все, что произошло после.
— Себастьян…
— Это слой, который ты отказываешься признавать, потому что стыдишься этого.
— Ты… нет?
— Нет. Это то, кто я есть, и в этом нет ничего, что можно было бы изменить.
— Но ты тоже это скрываешь.
— Не потому, что мне стыдно.
— Тогда почему?
— Чтобы поиграть в социальную игру. Но я не обязан делать это с тобой, потому что мы совместимы.
Я фыркаю.
— Сколько девушек попались на это?
— Нисколько, потому что я никогда не находил никого, кто был бы достаточно совместим, чтобы сказать это.
— Тогда продолжайте искать.
— Зачем мне это, когда ты прямо передо мной?
— Я не одна из твоих игрушек, Себастьян.
— Нет, ты больше. Если бы это был кто-то другой, они бы закричали о кровавом убийстве в ту ночь, когда я попросил тебя бежать, но ты подыгрывала, дралась и царапалась.
— Любой на моем месте сделал бы это.
— Только не с такими глазами, как у меня.
Он протягивает руку и обнимает меня за затылок.
Мое дыхание прерывается, когда я проглатываю кусок пищи, застрявший в горле. Мой пульс выходит из-под контроля, и я как будто впадаю в другое состояние ума, отличное от простого жеста.
Не просто какой-то жест.
Его рука на моем горле — искушающая, зависшая, угрожающая. Мысль о том, что он может прервать мое дыхание за долю секунды, держит меня на грани пугающе волнующим образом.
— И они, конечно, не чувствуют себя так чертовски хорошо, когда я пытаюсь их задушить.
— О чем ты говоришь?
— Я говорю, что мы похожи, Нао, ты и я. И я заставлю тебя принять это, даже если это будет последнее, что я сделаю.
ГЛАВА 15
Себастьян
Раньше приходить в Гриль было обычным делом. Здесь я в центре внимания, и мне также нравится эта бессмысленность. Чувства, которые доходят до меня от всех окружающих, — это столь необходимое отвлечение от моих зловещих чувств. Исходя из моего происхождения и того, что я являюсь любимым благотворительным фондом моих бабушки и дедушки, это заставило меня отключить свою способность чувствовать. Или, скорее, перестать общаться с другими и наблюдать за ними только с клинической точки зрения.
Когда я нахожусь со своей группой друзей, я могу расслабиться, наблюдая за ними и позволяя их эмоциям захлестнуть меня.
Как, например, Оуэн. Он шумный, грубый и думает только о том, чтобы намочить свой член и быть призванным в НФЛ. В настоящее время он рассказывает девочкам свою знаменитую историю о том, как он убил медведя вместе со своим отцом. И хотя я обычно снова слушаю его эгоистичный пересказ и даже поощряю его продолжать, я ни на что не настроен.
Правка.
Я в настроении похитить Наоми и преследовать ее. Или трахать ее на капоте ее машины — или моей.
Но это еще не самое худшее. Если бы это зависело от меня, я бы сделал именно это… и даже больше. Я держался за свои роковые мысли, чтобы она не убежала, когда увидит меня в следующий раз. Я столько всего замышлял для нее и этих пухлых губок, которые мне нужны вокруг моего члена хотя бы раз в день. Но на прошлой неделе я перестраховывался, водил ее на обед или ходил к тому камню в лесу просто поговорить. Иногда я действительно целую ее, и я снова опустился на нее на вершине того камня, а затем трахнул ее в рот, но дальше я не пошел. Потому что, во-первых, она мгновенно отстраняется, как только я собираюсь выпустить своего зверя. Как будто она чувствует, когда ей грозит опасность, и ее инстинкт самосохранения включается. Что подводит меня ко второй причине, по которой я сдерживался. Сначала ей нужно почувствовать себя в безопасности.
Она должна быть в состоянии отпустить сама, без какого-либо принуждения с моей стороны. Хотя я уверен, что мы совместимы, что она жаждет порочности, которую я скрываю, я хочу больше доказательств. Подойдет все, что угодно. Жеста, слова или даже молчаливого согласия было бы достаточно. Без всего этого это ничем не отличается от ухода за ней и конфискации ее завещания, а меня не интересует оболочка.
Мне нужна ее борьба, ее удары и когти. Мне нужна ее стальная воля, чтобы подчиниться мне только потому, что она тоже этого хочет.
Но больше всего мне нужны ее искренние крики.
Ее страх.
Ее все.
И для того, чтобы она дала мне это, ей нужно добровольно открыться.
Судя по тому, как она говорит о школе и доме, я говорю, что мы приближаемся к этому этапу.
Насколько близко — вот в чем вопрос сейчас. Раньше я гордился своей терпеливой натурой, но когда дело касается Наоми, эта черта отсутствует. Пожирать ее губы и есть ее сладкую киску на ужин уже недостаточно. И не то, насколько покорной она становится, когда стоит на коленях, позволяя мне трахать ее лицо.
Мне нужно больше.
Владеть ею целиком.
Чтобы попробовать ее всю.
Я делаю глоток пива и откидываюсь на спинку стула. Может быть, если я начну рассказывать историю ужасов, Оуэн прекратит свой моноспектакль.
Или я могу перестать притворяться, что мне здесь нравится, и просто пойти к ней.
Это звучало бы как лучшая идея, если бы я не планировал заставить ее скучать по мне сегодня. Сегодня выходные, так что я не видел ее с тех пор, как подвез ее к дому после игры и поцеловал до бесчувствия на крыльце.
В течение всей игры я едва мог
