— А кто в разведку будет ходить, сука генеральская? Отец, что ли, мой? Или я? А ну живо!..
— Слушаюсь! — обрадовался генерал-майор Чичвакин, вытягиваясь в струнку. — Разрешите выполнять?
— Выполняйте!
Быстрее пули генерал выскочил из вагона и понесся на помощь отважному командиру Березину, кричал:
— Федор Дмитриевич! Федор Дмитриевич! А меня к вам ваш сынок подослал! Будем вместе хабар искать! Вы на тот бугор не ходите, там может притаиться всякая нечисть!
При этом он совершенно забыл, что правая нога у него, между прочим, плохо гнулась, а левую он обычно подволакивал. Он, как птичка, радовался жизни и свободе.
— Пора сваливать, — прошептал Бараско, боком протискиваясь в тамбур. Сквозь неплотно пригнанные стальные листы пробивался яркий свет.
— Ты думаешь, нас подорвали? — спросил Костя.
— Кто? — удивился Бараско, разглядывая что-то в щель. — Кому мы нужны в этих песках?! Тьфу ты! — от досады он сплюнул и потрогал лицо.
Под правым глазом у него наливался огромный синяк. У самого же Кости, как всегда, пострадал нос — на пол капала кровь, но Костя не обращал на это внимания. Привык, что ли? Или стал бесчувственным?
— Что случилось? — встревоженно спросил ое, прикладывая к носу заскорузлый от крови платок.
— Сам посмотри, — ответил Бараско.
Костя припал к щели. Он увидел часть железнодорожного пути, ровную поверхность с какими-то сухими растениями и склон бархана, сплошь усыпанный камнями, кажется, хабаром.
— Пойдем, — тихо сказал Бараско.
— Куда?
— Воды надо достать.
— Мы что, уходим?
— Вот именно.
— Почему?
— Да не туда попали. Зря я понадеялся на твой «анцитаур».
Костя вопросительно уставился на него. Ему стало обидно за «анцитаур».
— Да-да-да! — признался Бараско. — Я сразу понял, что ты везучий парень, «анцитаур» только подтвердил мою догадку. А он возьми да затащи нас в пустыню.
— Ты что, здесь бывал?
— Конечно, бывал. Место называется «Речной кордон». Только рекой здесь и не пахнет. Скорее всего, это тупик. Все высохло. Водохранилище испарилось. Деревья умерли. Камыш рассыпался в прах. Цивилизация загнулась еще при… как ее там… м-м-м… дай бог памяти… еще до «самостийной Украины».
— А что это такое?
— Это самая нежизнеспособная страна в мире. Была.
— Так мы в Дыре или не в Дыре?
— В Дыре! А толку?! — отвечал Бараско, мимоходом заглядывая во все закутки. — Пусть меня Зона сожрет, если вру!
Костя понял, что Дыра — это не то место, которое приводит человека в восторг, и поумерил свой пыл. Но все равно ему хотелось выскочить наружу и все-все разглядеть собственными глазами.
— Что ж делать-то? — спросил он.
— Бежать, конечно!
Они бесшумно проникли в вагон-камбуз. Повара были заняты тем, что тоже следили в окна за славным командиром Березиным, который ходил и рассматривал землю под ногами. Все ждали, что его убьет какой-нибудь экзотический хабар или ловушка. Хотел Бараско сказать, что место здесь вполне безопасное, да передумал.
— Они сейчас этот хабар нагрузят и двинут в обратный путь, — прошептал он.
— А мы? — спросил Костя. — А он?
Ему вдруг захотелось вернуться домой на бронепоезде.
— А он вернется уже не в наше время, — усмехнулся Бараско.
— А куда?
— Да в свой коммунизм и вернется.
— Хм… — недоверчиво хмыкнул Костя. — Так не бывает.
— В Зоне все бывает.
— А мы?
— А мы? — переспросил Бараско загружаясь бутылками с «минералкой». — Мы пойдем другим путем. Помнишь, классик научного коммунизма говорил?
— Не помню, я научный коммунизм не изучал.
— Но цитировал. Ладно, горе мое, — вздохнул Бараско, заметив, что Костя злится. — Тогда делай вид, что собираешь хабар.
Никем не замеченные они выскочили из бронепоезда, и Костя аж подпрыгнул — под ногами ковром лежал хабар. Он тут же забыл все свои страхи и сомнения. Хабар здесь был самый разнообразный: хабар, который почти вечно давал воду, хабар, который был способен зажигать костер — хоть сто тысяч раз, съедобный хабар, который, правда, надо было молоть, хабар-попрыгунчик и даже — хабар-ветер. И еще множество всякого другого добра, свойства которого Костя попросту не знал.
— Это все примитивный хабар, — объяснил Бараско. — Так называемый, природный. А нам нужен современный, технологический. Так что ты можешь смело все выбросить.
Действительно, пока они шли до бархана, Костя успел забить карманы камнями и песком. Ему стало тяжело идти, ноги вязли в почве, по шее побежали струйки пота.
— Ничего, — кряхтел Костя, — пригодится…
Уж очень ему не хотелось расставаться с этими очень полезными вещами. Он даже прихватил какой-то полосатый камень. Хорошо, хоть Бараско не заметил — камень еле уместился за пазухой.
Они поднялись на бархан. Паровоз отчаянно свистнул, пушки и пулеметы бронепоезда угрожающе зашевелились и ощупывали все окрест. Из выгонов высыпали команды и торопливо стали сгребать в вагоны тонны хабара.
— Дома отсеют хабар и продадут, — сказал Бараско, с презрением наблюдая за солдатами. — Нам такие жертвы не нужны.
— Зато много и сразу, — вздохнул Костя.
Честно говоря, он не знал, плохой или хороший метод обогащения изобрел славный командир Березин. Но, похоже, голова у него варила. Нет ничего проще, чем заскочить в Дыру, нагрузиться под завязку и дернуть домой.
— Папа, я что-то нашел! — кричал младший лейтенант Нежный.
— Неси сюда, сынок! — отвечал командир Березин.
— Тьфу ты! — плюнул Бараско. — Пользуется служебным положением!
— Какое же это положение? — не согласился Костя. — Это бизнес. В Москве все так делают.
— Не знаю, как в Москве, а у нас это называется дуростью.
Они спустились по другую сторону бархана и возле куста саксаула решили перекусить. Не успели умять банку тушенки и каравай хлеба, как на гребне бархана, со стороны пустыни, мелькнула и пропала чья-то голова. Костя схватился за автомат.
— Эй! — крикнул кто-то, однако не показываясь. — Давай жетон! Давай!
— Кто это? — оторопело спросил Костя, держа гребень бархана под прицелом и ежесекундно ожидая, что оттуда прилетит граната.
— Аборигены, — спокойно ответил Бараско, вычищая банку коркой хлеба. — А может, партизаны. У тебя мелочь есть?
Костя нащупал в кармане три монеты по пять рублей.
