Ознакомительная версия. Доступно 63 страниц из 314
Прошло несколько дней. После окончания какой-то работы, накануне проверки, я поехал на ночь в Петербург. Вернувшись на другой день рано утром, я застал всю публику крайне взволнованной. Оказалось, что один из группы, поручик Л., не исполнил соглашения и приготовил какие-то сногсшибательные приложения. Разница с нашими работами получалась громадная, и, зная свойства нашего руководителя, полковника Гейсмана, мы могли опасаться, что всем нам он поставит неудовлетворительные баллы и мы (четверо) не увидим дополнительного курса.
Мы, пятеро, собрались в одной комнате и пригласили прийти нашего провинившегося приятеля. Разговор произошел бурный, но в конце концов он с нами согласился и ряд его картинных приложений к работе был тут же сожжен в камине.
Итак, я попал на дополнительный курс в числе сорока счастливцев. Невольно является вопрос: лучших ли? Конечно нет. Лотерейный характер экзаменов вносил столько случайностей, что о лучшем отборе по этому способу не могло быть и речи. Я знаю многих, которые по своим способностям, умению работать, знаниям были бы отличными офицерами Генерального штаба, но какой-нибудь случай на экзамене их проваливал, и они не попадали на дополнительный курс. Наоборот, бывали случаи, что офицеры, знавшие всего несколько билетов из какого-нибудь курса, вытягивали на экзамене знакомый билет и отвечали отлично. Попадали на дополнительный курс и форменные дубины, которых просто недопустимо было выпускать в Генеральный штаб.
Если бы еще на дополнительном курсе, на самостоятельной работе, можно было бы как следует отфильтровывать хороших от негодных, но и это, как я скажу дальше, не имело места. Вообще, попасть на дополнительный курс в значительной степени зависело от счастья и случая.
Об этом мы часто говорили между собой в Академии. По слухам о прежнем начальнике Академии, М.И. Драгомирове, рассказывали, что в бытность свою начальником Академии он лично вносил поправку в «случайности экзаменов». Он, как во время лекций, так и при постоянных посещениях Академии, а также на экзаменах постоянно и по различным вопросам беседовал со слушателями Академии. Он знал отлично весь состав офицеров, проходивших курс Академии, и делал выводы о пригодности или непригодности их для службы в Генеральном штабе. А затем – в руках начальника Академии была масса способов и возможностей, чтобы проводить одних и топить других.
Рассказывали, что он даже пользовался ежегодной заключительной поездкой оканчивающих офицеров в Кронштадт, чтобы иногда не допустить к прикомандированию к Генеральному штабу кого-либо из провинившихся офицеров. Дело в том, что после осмотра Кронштадта и судов флота моряки чествовали офицеров Академии в своем морском собрании. Затем на обратном пути в Петербург, на пароходе, еще происходило угощение.
М.И. Драгомиров любил сам выпить и не препятствовал другим. Но он проводил: пей, но знай меру. Кто может много – пей много; кто не может – не переходи границы и до пьяного состояния не напивайся.
Когда пароход отшвартовывался у пристани около Николаевского моста, генерал Драгомиров становился у трапа и пропускал мимо себя всех офицеров, останавливая некоторых и с ними разговаривая. И горе было тем, кто оказывался пьян: такой в Генеральный штаб не попадал.
Многие говорили, что вся система М.И. Драгомирова была основана на произволе; но я лично считаю, что, отлично зная весь состав офицеров – слушателей Академии и постоянно за ними наблюдая, он вносил действительный корректив в случайности экзаменационной системы. Конечно, могли быть единичные ошибки, но то, что было во время моего пребывания в Академии, когда фактически ни начальник Академии, ни профессора не знали состава слушателей Академии и за ними не наблюдали, было много хуже, и отбор для перехода на дополнительный курс был слаб.
Петербургской жизни в период моего пребывания в Академии я почти не знал. Хотя мои родители, которые жили со мной и моей женой, имели в Петербурге много знакомых и родственников и вели довольно широкий образ жизни, но я почти всегда уклонялся от всяких вечеров и предпочитал сидеть дома. Часто собирались и у нас (мы занимали отличную квартиру в небольшом особняке дома князя Юсупова на Мойке, рядом с большим Юсуповским дворцом), но я обыкновенно уединялся в свой кабинет и выходил только к ужину. В театрах я бывал редко, но любил в свободное время бродить по музеям или уезжать в пригороды Петербурга. В тех случаях, когда ездил в гости, бывал почти исключительно в офицерских кругах. Жизни «политической» и настроений «общественности» совсем не знал.
Помню, что как-то, будучи приглашен на какой-то большой вечер к брату моей жены (он был присяжным поверенным и, по-видимому, вел довольно крупные дела в купеческом мире), я попал в совершенно незнакомую мне обстановку. Военных на этом вечере, кроме меня, никого не было. Было много именитого петербургского купечества, присяжных поверенных, представителей различной «интеллигенции» и много студентов.
Я сразу почувствовал какую-то враждебную мне атмосферу. При разговорах с дамами, барышнями я чувствовал как бы желание меня подразнить, а при разговорах с молодежью чувствовалось, что ко мне, как офицеру, относятся как-то свысока, снисходительно-пренебрежительно. За ужином я стал центром внимания гостей, и после того, как публикой было выпито некоторое количество водки и вина, ко мне стали открыто придираться. Сначала молодежь стала мне задавать различные каверзные вопросы, а затем какие-то двое, на вид почтенных по возрасту, господ стали допекать меня вопросами: «Почему воинство называется христолюбивым?», «Как можно посвящать свою жизнь такому ремеслу, как военное?», «Отчего правительство не хочет перейти на милиционную систему, отказавшись от постоянной армии?», «Неужели вы, если вас призовут усмирять народ, будете в него стрелять?» и пр.
Я сначала отвечал спокойно, но затем, выведенный из себя, стал волноваться и отвечать резко.
Брат моей жены, Петр Алексеевич, постарался замять разговор, а я, как только представилась возможность, уехал домой. Этот случай еще более отбил у меня охоту бывать в малознакомом обществе.
Сильное впечатление на меня произвел большой выход в Зимнем дворце, куда я впервые попал по наряду от слушателей Академии. Я был просто подавлен красотой и величием того, что увидел.
Да, это был совсем другой мир, чем тот, с которым я так неудачно столкнулся у брата моей жены.
Дополнительный курс Академии Генерального штаба. Я среди сорока «избранных». Мы все уже со значками Академии (академические значки давались за окончание двух курсов) и уже почти офицеры Генерального штаба. Чувствовалось только «что-то неладное». Не попали на дополнительный курс многие офицеры, которых мы считали достойными (например, князь Волконский Александр Михайлович63, Андрей Половцов64, Селиванов.), а среди попавших было несколько человек определенно тупых, коим просто повезло на экзаменах. Среди попавших на дополнительный курс было и несколько человек, моральные качества которых были более чем отрицательные и которые вряд ли могли стать украшением Генерального штаба.
На дополнительном курсе каждый из офицеров должен был выполнить три самостоятельные работы (темы): первая – разработка военно-исторического примера из военной русской истории (мне досталась тема – оборона Севастополя в 1854—1855 гг.), вторая – разработка военно-исторического примера из заграничной военной истории (я разрабатывал осаду Генуи) и третья – задача по разработке самостоятельного действия корпуса. (Давалось стратегическо-тактическое задание. Надо было составить географическое и статистическое описание района действия корпуса, затем составить и описать всю административную часть и устройство тыла и, наконец, описать и составить все необходимые приложения для стратегического и тактического действия корпуса.)
Ознакомительная версия. Доступно 63 страниц из 314
