вторгнуться в ее личную жизнь, Роза может рассчитывать только на себя — в этом смысле на отца ребенка положиться нельзя. К тому же она должна быть чертовски осторожна, чтобы ни тот ни другой не раскрыли ее маленькую тайну.
— В настоящий момент мы отошли от темы и обсуждаем наши отношения — но все равно давайте немного поговорим об этом, — предложила Роза. — Предположим, я вам нравлюсь, но не могу оправдать ваших ожиданий… Вы тогда разочаруетесь?
Он подумал, но ничего не ответил.
Роза не торопила. Когда он так ничего и не сказал, она сформулировала вопрос по-другому:
— Вы будете реагировать агрессивно, если я не смогу оправдать ваших ожиданий? Это могло бы помешать нашей терапии?
Он надул щеки.
— Нет, не думаю.
— Хорошо. — Она улыбнулась. — Сегодня я хотела бы поговорить о вашем детстве.
— Я видел, что снаружи стоит «смарт» цвета зеленый металлик. Ваша машина, верно? Маленькая, но хорошенькая. Подходит вам. На панели приборов, под лобовым стеклом, сидит мягкая игрушка… Винни-Пух. Вы любите мишек?
— А вы любите мишек? — спросила она в ответ.
Карл не отреагировал.
Роза подумала о талисмане в футболке с надписью «Сохраняй хладнокровие!». Подруга подарила ей эту мягкую игрушку на сорокалетие. Петра Лугретти работала судьей, читала многие психологические заключения, сделанные Розой для суда, и знала, о чем говорит. Это она направила к ней Карла.
Так как Карл по-прежнему молчал, она продолжила:
— Вы ведь провели детство в Вене…
Он кивнул на комод под окном:
— Вы читаете книгу о беременности. — Взглянул на ее живот. Потом смущенно улыбнулся. — Вы что, ждете ребенка?
— Если я скажу, что да, то это вас шокирует?
Карл не ответил, но Роза видела, что он энергично размышляет над этим. Затем он захотел узнать, почему она развелась три года назад и живет одна. Ей надо было надеть старое обручальное кольцо на первый же сеанс — украшение с тремя бриллиантами отбивало у большинства мужчин желание задавать подобные вопросы.
— Карл, я хотела бы поговорить с вами о вашем детстве. Согласны?
— Можно называть вас Роза? — спросил он.
Она шумно выдохнула. Карл так легко не сдавался. Но она должна вернуть ситуацию под свой контроль, потому что не хочет отказываться от этого случая — с одной стороны, из желания помочь Карлу, с другой — из любопытства и профессионального интереса.
— Что это для вас изменит? — уточнила она.
Он резко выпрямился на диване.
— Каждый раз вы отвечаете вопросом на вопрос! Я ведь не собираюсь обращаться к вам на «ты», Роза, просто это усилит мое доверие к вам.
— Хорошо. — Она отложила папку в сторону. — Очевидно, данная тема очень беспокоит вас в настоящий момент. Давайте поговорим об этом.
— Да ладно. Что такого грандиозного, если я буду называть вас Розой. — Бессознательно он чуть засучил рукава. Мускулистые руки напряглись. И снова стали видны розовые шрамы на внутренней стороне. Старые зажившие ожоги, напоминающие жгуты из узлов и складок. Сложно сказать, как далеко уходили шрамы. Возможно, до самых локтей. — Вы считаете меня неприятным или отталкивающим?
— Речь не об этом. По моему мнению, между клиентом и терапевтом должна сохраняться профессиональная дистанция, — постаралась объяснить она. — Вы можете рассчитывать на меня во время сеансов, я веду вас, чтобы вы, в переносном смысле, научились лучше ходить, — но я не часть вашей жизни.
— О, еще как! Я решил пройти психотерапию у вас. Поэтому вы автоматически становитесь частью моей жизни.
— Правильно. Я сопровождаю вас на коротком этапе, но я не навсегда останусь в вашей жизни, как, например, ваша мама или тетя.
— Но в этот период я могу называть вас Розой?
Она покачала головой.
— Потом вам будет сложнее расстаться со мной. А это придется сделать, когда терапия подойдет к концу.
Он молчал.
— А конца мы достигнем только тогда, когда подойдем к определенным темам — профессионально, а не как подружки за чашкой кофе.
Карл посмотрел на пол.
— Сегодня я хотела бы поговорить о вашем детстве.
Карл ничего не говорил. Вместо этого скрестил руки на груди.
— Вас воспитывали в строгости? — спросила она.
— Я не знаю.
— Чего вы не знаете?
— Что означает «в строгости»?
— Какие, по-вашему, могут быть признаки строгого воспитания?
— Я не знаю.
— Если бы вы знали ответ, как бы он звучал?
Карл задумался. На мгновение показалось, что он забыл о своей скрытой неприязни.
— Ну, я думаю, у таких детей, наверное, синяки на лице или на руках, они смотрят в пол, молчат или вздрагивают, когда слышат голос отца.
Роза вздохнула с облегчением.
— Как строгое воспитание могло бы сказаться на детях? Как изменилось бы их поведение?
— Я не знаю.
— Если бы вы были экспертом и знали это, какие бы признаки могли назвать?
Он опустил руки. Впервые с начала их спора он снова взглянул на Розу.
— Наверное, они плохо спят. Возможно, рисуют картинки, писают в постель или страдают от приступов рвоты.
— А у вас когда-нибудь была рвота?
— Мы можем поговорить о чем-нибудь радостном? — Его руки снова скрестились на груди.
Черт!
— Конечно, мы можем поговорить о чем-то более радостном. Какое событие в вашем детстве вы вспоминаете с удовольствием?
«В моем детстве не было радостных событий», — казалось, говорил его взгляд.
— Давайте поговорим о вашем детстве, — предложил он. — Почему вы решили стать психотерапевтом? Какую проблему пытались решить таким образом?
— Мы говорим о вас, а не обо мне.
Он проигнорировал ее ответ.
— Когда настал ваш переломный момент?
Роза не стеснялась говорить с посторонними о своих проблемах — особенно о проблемах с матерью. На протяжении более трехсот часов самопознания она только этим и занималась. Она и по сей день обсуждала страхи и проблемы со своим супервизором — но не с клиентами.
— Вы правы. В моей жизни был такой момент — как и почти у всех моих коллег. Иначе с чего бы мы стали интересоваться психологией? Но сейчас неподходящее время, чтобы это обсуждать.
— Почему?
— Это отвлечет вас от себя самого, а я бы не хотела, чтобы вы начали анализировать проблемы других, вместо того чтобы искать решения собственных.
Карл уставился на нее ярко-голубыми глазами, словно хотел оценить, как она отреагирует на его следующие слова.
— Я хочу сделать вам предложение, — заявил он.
Роза откинулась назад. Сейчас начнется психологическая война. Как раз на четвертом сеансе. Она уже задавалась вопросом, когда и как он начнет. Она ободряюще кивнула.
— Я здесь не для того, чтобы говорить о моем детстве, а чтобы научиться контролировать свою агрессию и наркотическую зависимость. Мое предложение:
