стакан с чаем и блюдце с печеньем. Стакан разбился, выплеснув парующую жидкость на мгновенно размокшую сдобу печенья, но на чертыханья Григорича стук в окно усилился и перешел на топот у двери. Из комнаты появилась заспанная Рита в халате и с полотенцем на голове.
— Кто там? — испуганно спросила она мужа.
Они оба открыли дверь, и из темноты на них надвинулась фигурка в коротких облегающих шортиках и топе, и тут же везде запахло очень дорогим парфюмом. Перед хозяевами домика стояла Ева и тихонько всхлипывала. Она слезно просила прощения за позднее вторжение, хотя если бы знала, что они отдыхают, то никогда не посмела бы. Но судя по мелькнувшей лукавинке в лисьих глазках девицы, проницательная Рита с ухмылкой отметила: «Врешь ты всё, сучка длинноногая. Еще как бы посмела».
— Можно? — тихим робким голоском попросилась войти Ева. Григорич тут же суетливо пропустил трясущуюся от страха девушку вперед и извинился за осколки на полу. Многозначительно взглянув на жену, которая лишь зевала и не предпринимала никаких действий, Григорич взял веник с совком и быстро стал сметать мусор. Ева встала у холодильника, и едва тронув дверцу, тотчас отпрянула от нее.
— Вы голодны? — наконец поинтересовалась Рита, пряча зевоту в кулак.
— Нет, нет, — задыхающимся голоском произнесла девушка. — Я хотела, но там кто-то есть.
Она закрыла лицо руками и затрясла головкой. По воздуху изящными прядями распустились шикарные золотистые волосы. Григорич поневоле залюбовался мерцающим звездопадом, но тут же отвел глаза, чувствуя пронизывающий взгляд жены.
— Где есть? — начиная просыпаться, спросила Рита. — В холодильнике?
И Ева лихорадочно на надрыве стала рассказывать, что она уже собиралась ложиться у себя в домике, как вдруг в тишине с кухни послышался шорох, и будто что-то пискнуло и упало за холодильник. Поначалу девушка не обратила внимания — мало ли, что за звуки, может быть чей-нибудь гуляющий кот вышел на охоту. Однако спустя пару секунд вновь зашуршало, но уже в комнате и по воздуху будто начал летать детский вертолет, крутя пропеллером, и издавая страшные писки. Внутри у Евы все похолодело, а ноги стали ватными, но девушка смогла заставить себя встать и держа перед собой шелковое покрывало, пошла включить свет. И только комнату озарило освещение, как все пространство по диагонали пересекла огромная летучая мышь и уцепилась за занавеску. Ева дико заорала и выбежала из комнаты, а затем и из домика. Заперев за собой дверь, она буквально спрыгнула со ступенек крыльца и побежала по аллее, заворачивая к каждому домику. К сожалению, жильцов не было дома, и только у Григорича горел свет на кухне. Не желая показаться навязчивой и рискуя испортить отношения семьи, Ева долго мучилась, но страх пересилил сомнения, и она постучала в домик, прося помощи. При этом девушка такими жалобными слезливыми глазками смотрела то на Григорича, то на Риту, что только последняя бессердечная сволочь могла бы остаться равнодушной к мольбе несчастной.
— Какой ужас… — прошептал Григорич и предложил Еве воды, но та скромно отказалась.
— Нет, что вы, — сказала она. — Я только прошу, пойдемте со мной, я страшно боюсь мышей.
От Евы и в самом деле исходил самый настоящий страх, сопровождавшийся икотой и всхлипываниями. Рита вздохнула и обратилась к мужу.
— Ладно, сходи, посмотри, что там за мышь. Только возьми веник или что-нибудь и не вздумай гонять ее руками. А вам, Евочка, я бы порекомендовала перед сном никогда не краситься.
У Евы промелькнула легкая хмарь на лице, она бросила быстрый холодный взгляд на Риту, но видя ироничную улыбку на лице опытной женщины, так же быстро опустила глазки долу. Григорич схватил веник и вышел вслед за девушкой, глаза которой источали теперь благодарность и полное удовлетворение. Рита закрыла за ними дверь и попросила мужа не забыть принести веник обратно, чтобы не пришлось ходить два раза. Григорич буркнул что-то неразборчивое и исчез в темноте.
Они проникли в домик Евы и затаили дыхание в тишине. Грудь девушки так плотно прилегала к спине мужчины, что Григорич мог чувствовать каждый стук сердца Евы и этот стук словно пригвождал его к кресту. От дыхания — такого ароматного и глубокого — Григорича пробирала дрожь и не только по спине, но и по всему телу заструился щекочущий липкий пот. Капельки пота проявились и на лбу. Ева прошла вперед и аккуратно промокнула лоб Григорича платочком.
— Вы — мой герой, — прошептала она и близко-близко поднесла губки к лицу мужчины. Тот с постным выражением на лице обвел глазами кухню, нашел кастрюлю и вручил ее девушке.
— На случай если придется обороняться, — пояснил он и приказал Еве стоять на месте и быть начеку.
— Да, мой герой, — со сладостным придыханием произнесла та и затаилась, держа кастрюлю на уровне грудей и слегка постукивая игривыми пальчиками по дну снаружи.
В комнату Григорич вошел с некоторым чувством стыда, ведь это была комната женщины и он — здесь, да еще и ночью. Если бы не истинная причина появления мужчины в покоях незнакомки, мало ли что можно было бы предположить. В любом случае нашелся бы какой-нибудь доброжелатель, который тут же доложил бы Рите о ночных похождениях ее благоверного. Впрочем, Григорич был убежден, что подобные мысли на него накатили только благодаря возбуждающему аромату парфюма, смешанному с запахом женского тела, исходившего от белья, разбросанного по всей комнате. Помахивая веником, Григорич включил свет и никого не обнаружил. Сделав несколько шагов, он заглянул за занавеску, приоткрыл створки шкафа и даже заглянул под кровать. Никакой летучей мыши нигде не наблюдалось. На прикроватной тумбочке стояла ваза с черешней, и Григорич не сдержался и положил одну ягодку в рот. Предательский сок брызнул из-под кожуры треснувшей мякоти прямо на белую футболку. Прижимая руку к груди, чтобы скрыть пятна, Григорич позвал Еву, но девушка никак не реагировала. Подозревая неладное, он вышел из комнаты напряженными пружинистыми шагами.
Испугавшись за безопасность и душевное состояние Евы, Григорич распахнул дверь на кухню и увидел девицу в коротком прозрачном халатике, стоящую с двумя бокалами шампанского в руках и одаривающую Григорича очаровательной улыбкой.
— Что это? — не понял он, принимая бокал из руки девушки. — Зачем?
— За мое спасение, — прошептала Ева и усадила мужчину в кресло, а сама села на ручку, закинув ногу на ногу, оголяя бедро до нежной белизны ягодицы, которую еле-еле прикрывала бахрома трусиков.
— Но как же мышь? — сглотнув слюну, спросил Григорич?
— А не было никакой мыши, дурачок, — фамильярным, но очень мягким тоном произнесла Ева.
— Не понимаю.
— А
