Гарри Т. Ньютон, Карина Орли
Экранизации не подлежит
Глава 1
Его зовут Григорич, просто Григорич. Это мой ближайший друг пятидесяти лет, хотя я бы дал ему тридцать с натяжкой. Не сочтите за кокетство, но именно так Григорич стал выглядеть после счастливого избавления от двадцати килограмм собственного живого веса. Завидовать не торопитесь, ибо, если б вы узнали о самом способе похудения, поверьте, не каждый из вас решился бы испробовать его на себе. Впрочем, если Григорич захочет — расскажет сам. Дружу я с ним практически с колыбели, а может и раньше. И он — герой моего романа. Почему просто Григорич — объясню сразу, чтобы с самого начала у читателя не возникло и тени сомнения в полноценности главного персонажа. Дело в том, что имя моего друга, в принципе, не даст вам никаких сведений о его носителе, а фамилия даже не намекнет об удивительных странностях характера, коих более чем предостаточно. Если же назвать героя просто Григорич — это все равно, что по-свойски похлопать по плечу и растянув на неподвижном лице кривую, слегка сожалеющую усмешку, сказать: «Ну, ты же понимаешь, дружище». В такие бесконечные минуты жизни Григорич обычно понимал одно: его только что послали, как посылали последние лет сорок пять: ненавязчиво добродушным тоном, но очень далеко. Робкому от природы интеллигенту действительно отказывали часто, а иными словами, моему герою редко везло на слепую удачу. Пока на иного неисчислимые блага сыпались как на дурняка на протяжении всей жизни, Григоричу даже любой малости приходилось добиваться долгим и тяжким трудом, истончая и без того слабое здоровье. И потому в самом звучании отчества Григорич ощущался привкус хронической горечи и безнадежной непрухи. Именно таким появляется в начале романа мой самый дорогой друг.
Последний случай невезения Григорича на моей памяти связан с его увольнением с завода, где он более десять лет проработал переводчиком английского языка. Григорич не был единственным, попавшим под сокращение, но в отличие от других вовсе не огорчился, поскольку уже несколько лет и сам подумывал об уходе. Нужен был пинок, Григорич его получил и вскоре усвоил для себя новое слово: фрилансер. Сидел себе дома в комнатке хрущевки и выполнял переводы онлайн для Торгово-Промышленной Палаты и других заказчиков. Когда хотел — шел на кухню пожевать, когда утомлялся — мог прилечь на часик с томиком Чехова или вздремнуть под бормотание какого-нибудь бездарного телесериала, извините за масло масляное. В часы вдохновения пописывал авантюрные романчики, которые пользовались некоторой популярностью в сети. Вечерами встречал с работы жену Риту, и они частенько ходили в кино или театры. Поначалу все в жизни Григорича шло неплохо. Он даже благодарил Бога за избавление от заводской кабалы и тихо посмеивался над страдальцами, вынужденными так и оставаться несокращенными марионетками при директоре-самодуре.
Но прошел год и благополучие счастливого фрилансера дало основательную трещину. Сразу оговорюсь, что Григорич женился в тридцать три года и поселился в двухкомнатной квартирке Риты. Его пленили две вещи: во-первых, свою жену Григорич придумал себе сам. Еще со времен зеленой юности, когда ложился спать под звуки заставки: Сева-Сева Новгородцев. Город Лондон. Би-Бе-Си, Григорич сладко грезил о девушке, которую хотел бы себе в жены — с внешними данными Элизабет Тейлор в роли Клеопатры и безумно преданную ему. С присущим ему романтизмом Григорич представлял, какие подвиги он совершает ради дамы сердца, куда они ездят вдвоем, о чем говорят, какие блюда вкушают и да что там скрывать: не было ни одного свободного уголка, рожденного фантазией озабоченного подростка, где бы он не нападал на свою искусительницу с ненасытной яростью варвара. И лишь спустя годы, привыкая к холостяцкой жизни, Григорич неожиданно встретил на заводе в отделе ОТК точь-в-точь объект былых юношеских грез. Во-вторых, дома у Риты, по венам которой действительно текла толика египетской крови, была еще и шикарная библиотека из книг в старинных переплетах. Для такого книжного червя, как Григорич, прижизненные издания Толстого и Куприна перевешивали неустойчивые принципы холостяка, и он, в конце концов, женился. Несмотря на то, что Рита была на двенадцать лет старше мужа, она навсегда стала его музой. И сам Григорич в глазах по-восточному преданной жены навсегда занял первое место на пьедестале совершенного мужчины, отодвинув далеко в сторону кумира юности Риты — Алена Делона. Общих детей у них не было, поэтому всю свою страсть и любовь дарили они исключительно друг другу.
Далее сделаем глубокий вздох и добавим ложку дегтя, ибо жили влюбленные не одни. В одной комнатке ютились наши романтики, летавшие на крыльях любви, другую же занимала довольно приземленная семейка Быдло́вичей. Она состояла из дочери Риты от первого брака — хамоватой мужланки Маши с вечно недовольным лицом, ее раздутого жиром и пустым самомнением мужа-таксиста Вована, которого Григорич иронично называл на французский манер: chauffeur1 или Митрофанушка и двух их дочурок: восьмилетней оторвы Киры, и пятилетней плаксы Ирочки. Посещавшие тесную двушку гости, тем не менее, всегда завидовали хозяевам: «Ах, как же весело вам вместе живется!»
Да-да, весело, если бы не полная несовместимость характеров и жизненных принципов на классовом уровне. Позволю себе отправить читателя чуточку назад, в предысторию, и расскажу о типажах и реальных «веселых» условиях, в которых жили обе семьи. Свою дочку Машу мама Рита излишне баловала и нежила с самого детства, из которого та, ни в чем не знавшая отказов в семье, вынесла единственный вывод, ставший ГОСТом: «Мне все должны». Думали: с годами перерастет, поумнеет, научится ладить с людьми — увы, не научилась. Ведь чтобы чему-то учиться, надо прежде понимать, что без этого знания никак не обойтись в жизни. Маша еще как обходилась. С лицом, заранее пропитанным претензиями и поджатой нижней губой, она уже к двадцати годам стала относиться к людям исключительно потребительски. Если Маше что-нибудь было нужно, ей не составляло труда оклеветать одного, чтобы получить подпись, документ, а то и деньги от другого, или прикинуться бедной сироткой, поведав о тяжкой жизни без папы с больной мамой. Взрослые дяденьки, слабенькие на передок, жалели девочку, горячо ее опекали и рассчитывали не только заменить Маше отца, но стать еще ближе — на расстоянии порывистого дыхания. Когда же ретивые старперы оказывались больше не нужными — они тут же получали от ворот поворот.
На работе с
