сам держится только на честном слове. Иса много денег отдал за дом – выбрал дорогой, просторный… Он ведь купил его не только для семьи Мурика, но и для себя. Потом кругленькую сумму выложил на сабантуй – считал, что отмечает и новоселье, и свадьбу сына, и рождение внука. В общем, в органах ему намекнули – еще один широкий жест и будет проверка с пристрастием, станут выяснять, откуда у него такие средства.
– Ну ничего, с годик посидит тихо, а потом все это забудется. Зато теперь он наш ближайший сосед. Достаточно встать на ящик во дворе, что стоит у забора, и увидишь его сад… Да, а скажи, Джамиля по-прежнему не желает здесь появляться?
– Исмаил сообщил мне по секрету, что Миля собирается с ним разводиться. Он даже подозревает, что на усиленной проверке его деятельности настаивает именно она. Но Иса спокоен, говорит, у него все более или менее чисто. Считает, что дела Мили в училище обстоят гораздо хуже. К тому же, он надеется, что жена не станет писать на него жалобы, так как не захочет, чтобы конфисковали новый дом. На Наильку и на младенца ей, конечно, плевать, но сына она не посмеет выкинуть на улицу. Она же понимает – после ее проклятий он никогда в ее квартиру не вернется.
– А как у Мурада дела в училище?
– Полный провал. У детей на экзаменах одни тройки. Но у Наильки есть сногсшибательный план. Она надеется в январе, после того как Мурик сдаст в Институте первый экзамен, вместе с ним уйти работать в Дом культуры. Она организует там кружок народного танца – будет занята три раза в неделю по несколько часов в день… Останется время и на дом, и на малыша. Уговаривает мужа открыть там класс аккордеона и пристроиться помощником к директору – в этом деле Иса за него не откажется похлопотать… Говорит, когда Мурик получит диплом, сам станет там руководителем. Сейчас там заправляет мужик пенсионного возраста. Вполне резонно, что лет через пять Мурад его сменит. Для него это и деньги, и положение.
– Если Аджина узнает об этих планах, она собственноручно придушит сына!
– Вот потому-то они и выжидают.
Таня еще долго возилась с елкой, развешивая фонарики, потом, подключив их, села полюбоваться праздничным светом. Эвелина Родионовна прочла второе письмо и, не говоря ни слова, заперла его в секретер.
– Как ты думаешь, мама, Алкис надавит на нашу милицию? – продолжила разговор Татьяна.
– Полагаю, он это сделает.
– Но почему, мамочка? Он же приличный человек!
– Знаешь, Танюша, самым подневольным существом на свете является человек порядочный. Любой заключенный свободнее его. Из тюрьмы есть шанс сбежать. Наконец можно, отбыв срок, получить волю. А от пут принципов, вбитых в голову с младенчества, освобождает либо смерть, либо безумие! Так что если Фрося скажет мужу, будто для блага Михаила нужно совершить должностное преступление, он и на это пойдет!
– Неужто, мой свекор так слепо любит этого подонка?
– Нет, конечно. Просто у Ала чересчур развито чувство долга. Он слишком порядочен, а потому абсолютно предсказуем. Поверь мне на слово, детка, в жизни легче всего манипулировать людьми достойными и принципиальными. А у Рийдена-старшего есть одно уязвимое место. Дело в том, что Михаил ему пасынок. Вернувшись с фронта, Алкис усыновил десятилетнего Мишу Носова, женившись на его мамаше Ефросинье Быковой. Будь мальчишка его собственным отпрыском, он бы привел его в чувство. А так, наверняка, всю жизнь себя одергивает, боится совершить по отношению к нему какую-нибудь несправедливость. Прости за фантазию, но я просто слышу, как Фрося бубнит мужу:
– Был бы Мишенька твой ребенок, ты бы не осуждал его, а помогал! Вот Ал и хлопочет.
– Откуда у тебя такие сведения?
– Из письма Павла Прядина – он был последним пациентом твоего отца. Паша сейчас при должности, связан по работе с органами. Я написала ему, попросила разузнать о семье Рийденов. Ну, он по старой памяти мою просьбу выполнил. Сообщил много интересного. В частности, то, что я тебе сейчас рассказала. Кстати, лично мне и в голову не пришло бы интересоваться историей этой семейки, если бы не твоя сообразительность. Это ты натолкнула меня на мысль, как надо читать имена. А случилось это в тот момент, когда у тебя в руках оказалась визитка Азархановой.
– При чем здесь я? Это же была обыкновенная детская игра в слова? Да ты только потому Прядину задала вопрос, что предполагала получить на него соответствующий ответ. По-моему, после приема своего ядовитого зелья, ты стала настоящей ведуньей. Помнишь аннотацию? – Поглотишь питона, станешь Пифией! – По-моему, у тебя и прежде были задатки стать чем-то вроде гибрида Пифии с питоном. Помню, я была классе в шестом, когда обнаружила твои школьные дневники. Они были подписаны Э. Хиднова, а я прочла – Эхиднова и решила, что у меня мать – женщина-змея…Ладно, оставим эти шуточки! Лучше расскажи, что еще обнаружил твой приятель в прошлом моих разлюбезных столичных родственников?
– Поговорим о них позже. Сейчас нет настроения. Лучше ответь, как я выгляжу?
– Как настоящая Эхидна Пифоновна! Говорят, будто питон, прежде чем задушить свою жертву, гипнотизирует ее. Так и ты… Раньше завораживала своей игрой, а теперь – глазами. Кажется, посмотришь в них подольше и сгинешь на веки вечные!
– Но в юности меня никто не дразнил Эхидной.
– А разве тогда кто-нибудь знал, что это за существо?
– Да ты сама-то в курсе? Древние греки утверждали, будто Эхидна – сказочная красавица, полуженщина-полузмея, родная сестра горгоны Медузы и к тому же родоначальница целого племени ужасных чудовищ. Она породила Лернейскую Гидру, Немейского Льва и стража ада трехголового пса Кербера, то бишь Цербера. Кстати, на кончике его хвоста красовалась голова дракона.
– Прекрасно, мама. Возможно, и я, как твоя дочь, когда-нибудь стану подобна этим свирепым чудовищам. Все приятнее… А то чувствую себя никчемной, вялой белой амебой…
Вечер начался с посиделок у Пазевских. Таня по-соседски пригласила в гости семью Урмановых в полном составе. Поначалу все бражничали у Эвелины Родионовны, а после перешли в дом Исмаила. Ребенок капризничал, не желая спать, швырял игрушки и периодически принимался сердито вопить истошным голосом. Таня кидалась к нему первой, хватала на руки и нежно тискала. Глядя на нее, Лина расстраивалась, Исмаил-ака, тяжко вздыхая, пил, а, опорожнив очередную рюмку, запахивал чапан до самого подбородка и выбегал на террасу, где принимался нервно курить.
Часов в 11 он не выдержал, позвонил жене и предложил ей присоединиться к ним. Джамиля холодно отказалась, презрительно заявив, что
