видно. – Надеюсь.
– Не уверен?
– Я слишком давно живу, чтобы утверждать что-либо наверняка, – сказал Эдди и вытащил дудочку. – Начнем? Я играю, а ты его ищешь.
Эва кивнула и закусила губу.
А потом закрыла глаза.
На сей раз музыка была резкой, будто не дудочка, но военный горн поет. Эва как-то раз слышала. И еще удивилась тому, до чего злой у него голос.
Сейчас такой же.
Трубил.
И туман, который на него отозвался, поднялся стеной, окончательно отделяя их от прочего мира. Эва закрыла глаза. Искать… как искать кого-то, если ты стоишь на месте?
Хотя…
Она сделала шаг.
И осталась внутри круга – та она, которая тело. А туман растекается, и выходит, что у них в подвале город.
Конечно!
Надо было имя спросить и… Неважно, она точно знает, где та потерявшаяся душа. Только успеть бы, добраться бы. В прошлый раз им с Тори хватило сделать шаг, но в этот все иначе.
И она запутается в городских улицах.
Нет, надо придумать что-то.
Что?
Рука нащупала в волосах перо. Надо же, а оно не потерялось там в прошлый раз. И… а почему нет? Если Эдди может обернуться вороном, то и у Эвы получится.
Надо просто поверить.
Кто бы знал, до чего это сложно – взять и поверить. В себя. И себе. Эва подпрыгнула, и за спиной хлопнули крылья – правда, не черные. И… из нее даже ворона не получилось.
А что вышло?
Что-то мелкое и суетливое. Но с крыльями. Если взлететь повыше, то город становится маленьким, а дом – он впереди. Эва чувствует его.
– Там. – Она говорит это, когда огромная тень накрывает ее. И надо бы испугаться, вороны опасны для мелких птах, но Эва не боится, только быстрее и быстрее бьет крылышками, пытаясь успеть.
Ворон держится над нею, и когда появляются тени, распугивает их хриплым карканьем.
Они вместе падают в дом.
Сквозь крышу, на которой вспыхивает пламя. Сквозь объятые им, призрачным, но таким горячим, стены. В подвал. Туда, где камень.
И тело.
И человек, над ним согнувшийся. Он что-то говорит, вычерчивая кровью знаки на лице того, почти убитого. Но дом скрипит, трясется, и человек, чертыхнувшись, отступает.
– Унеси его обратно, – приказывает он кому-то.
А сам…
– Не отвлекайся. – Голос ворона звучит мягко. – Этим путем не пройти. Там тьма. Душу ищи.
Искать не приходится. Она там. Над телом. Стоит, озираясь растерянно, и вовсе он не усатый, а совсем молодой, немногим старше Берта. И такой вот… что жаль даже.
– Держись. – Эдди падает на душу сверху.
Разве у воронов бывают когти?
У этого есть. Они подхватывают душу и тянут вверх. Эве остается лишь подняться за ними.
– Дорога… покажи дорогу!
Над домом клубится туман. И сам он пылает, но внизу, под ним, расползается тьма. И она течет рекой, подземною, под другими домами, под улицами, куда-то на восток. Эва бы посмотрела, но окрик Эдди заставил отвлечься:
– Дорогу! И поскорее.
– Я… я не знаю!
Кругом белым-бело.
Как вьюга.
Точно. Зимой как-то приключилась. Снег шел. Все засыпало вокруг. И потом поднялся ветер. Нянюшка тогда еще говорила, что это нелюди ворожат, которые хотят извести весь род людской. Эва сперва спряталась под одеялом, а потом прятаться надоело, да и душно.
Тори еще.
Сестра сказала:
– Давай на бурю смотреть.
И они вдвоем забрались на подоконник. Оттуда тянуло холодом, и потому они одеяло взяли. И сидели. Смотрели. Ветер выл. Швырял в окно снег. Белый-белый. И эта белизна выглядела такой жуткой, что сердце замирало.
– Эва… Эва…
Тогда казалось, что ветер тоже ее зовет. Наверное, одна Эва и ушла бы, но ее держали за руку.
Тори.
Тори… она найдет ее. Следовало найти давно, еще тогда, когда Тори потерялась. А она струсила. Но если струсит сейчас, тогда потеряется уже Эва.
Надо выше.
Крылышки у пташки махонькие. И воздух их не держит. Приходится махать часто-часто, но Эва все равно проваливается.
Выше.
Еще выше. Она сумеет. Она вовсе не слабая и не никчемная. Она… она видит дом. И Тори видит, которая как звезда, только черная.
Они ведь близнецы, а значит, связаны. Задолго до рождения. И Тори забрала себе ведьмин Дар? Пускай! Это даже хорошо. Зато теперь она знает, где искать свою звезду.
Черную.
Тьма тоже испускает свет, пусть даже и звучит это очень и очень странно.
От радости Эва забыла, что нужно работать крыльями, и начала падать. Она пыталась выправиться, но… крылья маленькие.
Воздух такой, что не зацепиться. И Эва, кувыркаясь, падает, падает… в снежную круговерть, в которой где-то там, впереди, горит черная звезда чужой Силы.
А когти у воронов все-таки есть. Но это не больно.
Почти.
Эдди успел подхватить зимородка до того, как пташка ударилась о кривые крыши. Сердце только екнуло. И выругался от души. Хотя ругаться, когда у тебя клюв, неудобно.
Голос каркающий.
Хриплый.
Но поймал.
Удержал. И поднял. Благо сейчас он и сам видел, куда лететь. Странно это, быть птицей. И из нее получилась. Зимородок. Яркий такой. Переливается всеми оттенками лазури. Эдди такого только раз и видывал, тогда еще залюбовался.
Сердечко птичье колотится, что сумасшедшее. И не раздавить бы, не поранить… добраться. Что бы это ни было, оно чует Эдди.
Теперь.
Оно там, под городом. И недоброе. Не злое, впрочем, тоже. Оно дремлет? Или, скорее, существует само по себе, вне людей с их вечными неурядицами. И ему, чем бы оно ни было, принадлежит эта часть мира. А теперь Эдди вот потревожил.
Зря это он.
Туман становится гуще, а фигур в нем – больше. Они игрушки того существа, и, как любой ребенок, расстается оно с игрушками неохотно. А потому туман тянется, тянется к Эдди.
Крылья поднимают выше.
И выше.
И туман выпускает свою стаю. Вороны тоже бывают белыми. За гранью мира. Они спешат. Они быстрее. И голоса их оглушают.
Но Эдди добирается до дома раньше них. И падает. И… и переход удается задержать.
– Вот. – Он выпустил зимородка, который превратился в девушку, и того, другого, что выглядел теперь облаком тумана. – Твое тело.
Надо взять за руку, а сложно брать что-то, если ты не материален.
– Тебе нужно войти.
– Нет. – Парень покачал головой. – Я проклят.
– Был.
– Все еще.
– Ведьма сожрала твое проклятье. Ведьмы их любят.
Не верит.
А там, снаружи, разгорается буря. И ее слышат собаки, которые взрываются воем. Орут коты. И люди, даже под защитой, укрытые, спрятанные, тоже чуют.
– Иди. Твой
