способу тогдашней тактики, Александр поставил свое войско свиньею: так называлось построение треугольником, образовавшим острый конец, обращенный к неприятелю… Когда немцы приблизились, Александр стремительно двинул свою свинью рылом на неприятеля, и немецкий строй был разрезан»[55].
Двинувшая рылом свинья Александра Невского – не курьез из исторической работы нерадивого школьника, а фрагмент из монографии «Севернорусские народоправства. Новгород. Псков. Вятка» маститого историка Николая Ивановича Костомарова.
Впрочем, оттуда свинья Александра Невского вполне может попасть в работу школьника, если тот не читал учебника и не смотрел знаменитого фильма «Александр Невский» (такое сейчас вполне может случиться).
Работы Костомарова чрезвычайно популярны в качестве подарков за хорошую учебу, призов на олимпиадах, сюрпризов умным чадам на дни рождения.
Между тем, еще при жизни Николая Ивановича его умение не дружить с фактом, давать пристрастные, неприязненные, порой – клеветнические характеристики русским героям, вошло в предания. Его постоянный оппонент – Михаил Петрович Погодин выпустил толстую книг «Борьба не на живот, а на смерть с новыми историческими ересями», где собрал и опроверг характеристики, даваемые Костомаровым историческим деятелям. Там он приводит, в частности, целый каталог оскорблений, которыми припечатал Костомаров героев русской истории.
Дмитрий Донской был трус и человек неблагородный. Скопин-Шуйский лицо тусклое и двусмысленное. Пожарский человек совершенно рядовой, дюжинный, один из многих. Минин – все гнусности в его адрес даже повторять противно. Сусанин – миф. Мономах – себе на уме. Василько ослепленный – никто не поручится, что он был лучше ослепителей. Все первые князья до Владимира – грабители и атаманы разбойников. Наконец, вся русская история сравнена с Авгиевой конюшней.
Право же, если бы гоголевский помещик Собакевич уселся сочинять русскую историю в своём коронном стиле, и у того вряд ли получилось бы выразительней, чем у Костомарова.
Откуда столько озлобленности и неряшливости у человека, который занимался изучением русской истории многие десятилетия и явно хотел рассказать о ней другим?
Дело в том, что Николай Иванович Костомаров был украинцем. И речь не об этническом происхождении – оно, как раз, было великороссийским. Его отец, помещик-вольнодумец из-под города Острогожска в Воронежской губернии поразил всех, выбрав себе в невесты простую крестьянку и отправив её учиться в Москву. Уважения к барину это мужикам не прибавило, и когда Коле было 11 лет, они ограбили и убили его отца.
Всю жизнь Николай Иванович убеждал окружающих, что его мать была украинкой, что он рос в окружении сверстников – крепостных ребят-украинцев. Но эти утверждения опровергались простым фактом – никакого украинского языка, или хотя бы малороссийского наречия он в детстве не знал и выучил его лишь в университете в Харькове, благодаря собирателю малороссийских песен профессору И.И. Срезневскому.
Однако там где для других «Украйна» была лишь поэтическим увлечением, Костомаров, выдумавший и взлелеявший в себе украинца, решил пойти дальше – сделать «украинцами» южнорусских крестьян. С Тарасом Шевченко и Пантелеймоном Кулишем он основал «Кирилло-Мефодиевское братство» украинофилов и даже написал для него кощунственную «Библию» – «Книгу бытия украинского народу».
Эта книга интересна тем, что содержит в себе зачатки будущей исторической концепции Костомарова. Главный предмет ненависти автора – цари, короли, князья да господа. «Не любила Україна ні царя, ні пана», а придумала для себя равенство в «козацтве». Не то Москва – «цар московський взяв верх над усіма москалями, а той цар узяв верх, кланяючись татарам, і ноги ціловав ханові татарському, бусурману». Русофобская формула, что московские князья получили власть, целуя ханские ноги, широко распространена именно Костомаровым.
Украина хотела жить в мире и любви с Польшей «як сестра с сестрою», но жадность панов и фанатизм иезуитов этому помешали. Тогда украинцы побратались с москалями, думая, что заживут в прежней вольности. Да не тут-то было. «Скоро побачила Україна, що попалась у неволю, бо вона по своей простоті не пізнала, що там був цар московський, а цар московський усе рівно було, що ідол і мучитель».
Когда в 1847 году жандармы при обыске нашли это сочинение, нетрудно было предугадать, что оно не очень понравится царю Николаю I. «Идол и мучитель» обошелся с Костомаровым невероятно жестоко – тот год отсидел в крепости, а затем был приговорен к ссылке в Вятку, которая, несмотря на все мольбы матери историка, так и не была заменена Симферополем. Царь согласился только на Саратов.
Вернувшись в столицы в эпоху реформ, Костомаров стал настоящим кумиром прогрессивной публики. Он был избран экстраординарным профессором Санкт-Петербургского университета, провел знаменитый диспут о происхождении варягов с консерватором Погодиным, отстаивая экстравагантную теорию, что Рюрик сотоварищи были жмудью – литовцами. Мало кто сомневался в том, что эта абсурдная конструкция была всего лишь формой столь популярного у оппозиционной нашей интеллигенции «полякования».
Но долго любимцем публики Костомаров не пробыл. Когда из-за студенческих беспорядков был закрыт Петербургский университет, Николая Иванович, с рядом других прогрессивных профессоров, основал «Вольный университет» в здании городской думы. Но вскоре жандармы после дерзкой лекции профессора Павлова выслали его из города и студенты решили бойкотировать и «вольные» лекции тоже. Костомаров не подчинился этому решению и навсегда потерял уважение свистунов-нигилистов. Они зашикали его и согнали с кафедры, на которую он никогда не вернулся. Чужой и для министерства просвещения, и для прогрессивной публики он вынужден был сосредоточиться на литературной деятельности.
Эта деятельность была подчинена пропаганде главной идеи его жизни – украинофильства. В 1861–1862 годах вместе с Кулишем он главный сотрудник журнала «Основа», пропагандировавшего украинскую идею шокируя столичную публику частым употреблением слова «жид». Центральная идея «Основы» – добиться от Министерства просвещения, которое тогда возглавлял либерал Головнин, создания в Южной России народных школ, которые будут преподавать на украинском языке, как, якобы, более близком к мужику.
Это была неправда. Никакого украинского языка на тот момент как цельной систематизированной грамматической наукой реальности не существовало. Мужики либо не знали его вообще, либо говорили на диалектах, которые назвать «украинскими» можно было лишь в мечтах издателей «Основы». Костомаров и Кулиш отлично понимали, что они собираются не обучать, а создавать украинцев из ничего. Операция которая удалась лишь советской власти в 1920-х годах с куда большими ресурсами тоталитарного принуждения.
Русские общественные деятели и публицисты всех лагерей дружно атаковали Костомарова. Михаил Катков, Иван Аксаков, Александр Герцен были единодушны в том, что «украинский» проект «Основы» поставит неустранимую преграду между народом Южной Руси и подлинным образованием, отдалит его от Пушкина и Гоголя, от «Истории» Карамзина и «Полного собрания законов». Фактически оставит его неполноценным гражданином Российской Империи. Отсюда, в конечном счете, возникало подозрение, что Костомаров по прежнему хочет для своей
