«Это твой аванс, — счастливо прошептала мама. — Сынок, ты принят! Ты принят не только в хор, но и в школу. — Ее голос прерывался от волнения. — Здесь за тебя не надо будет платить. Это нам еще будут платить заработанные тобою деньги!»
И мама совсем не по католическому обряду, а в русской православной традиции упала на колени, стала бить поклоны и горячо шептать молитву. Вот так я оказался в католической школе и стал католиком. В то время, когда другие мальчишки играли в футбол, я пел псалмы в хоре. На этом закончилось мое детство, как и детство других мальчиков, которые пели рядом со мной. Они были из разных стран: среди нас были и немцы, и французы, и голландцы, и англичане, и индусы, и даже филиппинцы, и мы изучили языки друг друга — это было самое легкое и интересное!
Вот такой учитель был у Ники. Она им невероятно гордилась, благоговела перед ним, а занятия английским постепенно превратились в полиязычие — Юрий Александрович легко мог перейти с английского на французский, а с французского — на итальянский. И Ника воспринимала это как театр, в котором она с удовольствием играла разные роли. Учитель не боялся ее перегрузить: ему самому было интересно заниматься с одаренной девочкой, схватывающей все на лету.
Да, Ника попала в серьезную передрягу, и финал ее был пока непонятен. Но все это не шло ни в какое сравнение с судьбой учителя Юрия Александровича. Вот кому судьба послала настоящие испытания, и ничего, человек выдержал, состоялся и был по-своему счастлив. А значит, и она, Ника, все выдержит и тоже будет счастлива!
Глава 21Едва услышав выстрелы, Славик чисто инстинктивно нажал на газ и, ничего не соображая, помчался так, будто сам уходил от пуль. Он приехал в гостиницу и до вечера просидел в номере, с ужасом ожидая появления своих подельников. Больше всего он боялся, что они накажут его за то, что он уехал с места событий и бросил их на произвол судьбы.
Но бандюки не появились — ни вечером, ни ночью, ни утром. И у Славика забрезжила счастливая надежда: вдруг кто-то разделался с его обидчиками-конвоирами и этот кошмар закончился?
На всякий случай он еще день пробыл в Кисловодске, но душу грел уже купленный авиабилет на Москву.
В столицу он прилетел поздно вечером и перво-наперво вспомнил завет покойного Димки: «Проверяйся всегда, Славик. А то ты ходишь и ни х… не проверяешься».
Славик «проверился», когда подъехал к своему дому, — ничего подозрительного он не заметил. В квартире свет не зажигал, пока не зашторил все окна. Потом, включив тусклые ночники, собрал все, что ему было необходимо для переезда: одежду, деньги, записные книжки, гроссбухи и необходимые мелочи. На работу он решил не ходить, но на всякий случай незаметно подъезжать к точке, чтобы проверить, не следит ли кто.
«Залег» он у родителей, из дому старался не выходить, а если уж припекало, то, прежде чем выйти, прячась за шторой, внимательно осматривал улицу. Родителям сказал, что в своей квартире затеял ремонт, а Генке — что схватил ротавирус и попал в больницу.
— Давай я хоть к тебе приеду, апельсинов привезу, что ли? — предложил Генка. — А то ты пропал, как угорел, ни слуху от тебя ни духу. Я ж ничего не знаю!
— Не, Ген, какие апельсины — мне вообще ничего жрать нельзя — диета. Я же на Соколиной Горе, в инфекционном, сюда не пускают: карантин. Расскажу потом, как меня скрутило, — врал Славик.
Через неделю бесконечных проверок и наблюдений Славик решил, что бандюков в той перестрелке, видимо, кончили и можно выходить из подполья. Больше всего ему хотелось конечно же женских утех и выпить.
Он сел в машину, которая стояла в отцовском гараже, и отправился в любимый кабак. По пути он опять «проверился»: хвоста не было. Славик даже погордился про себя, что у него стало одной хорошей привычкой больше.
Он припарковался на знакомой стоянке, вошел в полумрак знакомого бара и уже собирался было направиться к стойке, как вдруг сзади в правый бок уперлось что-то жесткое. Чей-то голос негромко произнес над ухом:
— Славик, на выход. Без фокусов.
А дальше было как в кино. Его посадили в машину, на голову натянули черную шапку, оставив только нос, и опять куда-то повезли.
Допрос проводили без мордобоя. Перед ним сидел крупный мужчина с редкими волосами на крепкой голове. Два подбородка крупными калачами упирались в ворот рубахи. Говорил он с кавказским акцентом. Его угольно-черные глазки буравили дрожащего от страха Славика до самого донышка.
— Я сидел в машине, как они и сказали. Завел мотор и ждал, а потом услышал выстрелы, но все равно ждал, как велено, — оправдывался Славик. — Я подумал, что они этих девиц кончили, и ждал, ждал… долго, но их не было. А потом увидел, как туда поехала милиция, и мне пришлось рвать когти.
— А как туда могла приехать милиция? Кто ее вызвал? — спросил каваказец. — Ты же говоришь, там развалины.
— Ну да, там что-то строили когда-то, а потом бросили. Не знаю, кто их вызвал. Может, они выстрелы услышали.
— Славик, не п…и. Как по-твоему, на каком расстоянии слышны выстрелы? Насколько далеко ты от дороги отъехал?
— Я не знаю, я ведь как под наркозом был! — Славик почти жаловался.
Дверь открылась, в комнату вошел еще один человек. Славик услышал, как он сказал:
— Билеты куплены, можем ехать.
У Славика отлегло от сердца, но ненадолго: оказалось, билет был куплен и на него.
В Кисловодске, куда Славика на этот раз доставили для опознания, он, готовый к честному сотрудничеству, сразу же повез своих новых конвойных по «местам боевой славы».
— Вот тут, — суетливо объяснял он, — мы ждали, когда она появится, но она пришла с подругой. У нас было договорено, что продавец из скупки сразу же позвонит, если кто-то принесет сдавать хоть один камешек. Ну, я так понимаю, что он и позвонил, потому что мы приехали сюда, а когда телки появились, я сразу узнал ту, которая камни и украла.
— Ты сидишь тут, — оборвал его один из конвоиров.
Один из мужчин вышел из машины и направился за угол — туда, где располагался ювелирный. Владелец точки с готовностью рассказал, что с ним рассчитались, и сообщил, что все сделал лучшим образом: записал все паспортные данные девушки, которая сдавала камень.
— Бумажку с данными я передал вашим… ммм… коллегам. Номер паспорта я, конечно, не помню, но, если господам угодно, имя с отчеством еще не забыл. Ника Александровна Никитина. — Хозяин магазина вошел в роль Шерлока Холмса, демонстрирующего свои лучшие качества туповатому Ватсону. — Тут все просто: я люблю барда Никитина, а отчество моей тещи — Александровна. Мне не составило труда запомнить. Ей двадцать два. Не теще в смысле, а клиентке.
— Это хорошо, что не забыл, — похвалил визитер. — И запомни: никто к тебе не приходил, ничего не знаешь, понял?
— Ой, вы таки думаете, что я сейчас сидел бы на этом месте, если бы не понимал такие вещи? — многозначительно приподнял бровь ювелир.
