Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
Глядя на него, и другие владельцы лошадей не торопились с ними расставаться и на это в районе смотрели сквозь пальцы.
Был у нас преподаватель, попавший к нам по распределению, он, сверкая очками, говорил, какая же это глупость, держать живность на дворе. То ли дело государственный, совхозный коровник. Надо ему вместо сотни сараюшек одно оборудованное помещение, там можно применить механизацию, содержать ветеринара, ученых специалистов. Проблемы с выпасом, заготовкой кормов, прочие возникающие вопросы решать на более высоком уровне.
Трактора, машины, угодья, — все можно закрепить за таким хозяйством. Мы слушали и поражались, да где же вы раньше-то были, давно бы пора наших дураков — хозяйственников поучить уму-разуму. Ведь и в самом деле в этом есть здравое зерно.
В газетах и по радио на слуху был секретарь Рязанской, кажется, области по фамилии не то Родионов, не то Ларионов, Хрущев вознес его на щит, так как тот за год выполнил тройной план по сдаче мяса государству. Оказывается, он забил весь свой скот в области, скупал в соседних, а когда эта авантюра обнаружилась, застрелился. После этого гонения на владельцев скота ослабли, люди, которые плакали от сдачи скота, со временем отошли от дел, а их дети плакали, но уже не хотели ничего держать, понятно, что не все поголовно, но очень многие.
Среди других населенных пунктов в нашем районе существовала тогда казахская деревня Кызыл-Ту. Вроде как Сладково она официально называлась, но такого названия почти никто не знал. Как же в переводе звучало название этого очень маленького поселения, дворов десять там было. Кызыл — это многие знают, «красный», пустыня еще есть Кызыл-кум — красные пески, Кара-кум — черные. Кто называл эту деревню — Красный октябрь, а кто — Красное знамя. Точно, там жили одни казахи, и хотя их было немного, все-равно там был старший среди них, и все знали его под именем — Курман. В ту пору это был мужчина средних лет, пожалуй, ему подходило к сорока. Мой отец был большим его приятелем, и делал для него и его деревни сани, телеги и тележные колеса, иногда и меня привлекал в помощь. Я спрашивал отца, как у нас получилось такое автономное поселение, он мне подробно рассказывал, но, к сожалению, запомнилось немногое. Вроде в войну еще, при Сталине, кого-то сюда ссылали.
Первый раз отец взял меня туда с собой, когда я еще только собирался в первый класс. Несмотря на то, что там было мало домов, территорию деревня занимала большую. Много было огороженных участков, за которыми содержались кони, коровы, овцы. Я обратил внимание, что очень уж небрежно они выглядели, кривые столбики, в разные стороны перекошенные колья, кое-где они упали, и можно было свободно выйти. Но все животные вели себя спокойно, там у них были кормушки и корыта с водой.
Отец распряг лошадь, вывел из оглоблей телеги, на которой мы приехали, и привязал к коновязи, которая, наоборот, выглядела очень хорошо, позже я узнал, что это отец ее изладил. Зашли в дом, хозяин подскочил к отцу, начал что-то восклицать и хлопать его по плечам. Затем он повернул голову ко мне и крикнул что-то по-своему. Из-за занавески выскочил мальчишка, мой ровесник, и уставился на меня. — Идите погуляйте на улице, — сказал мне отец — и мы выбежали на двор.
Знакомство в таком возрасте происходит молниеносно. — Меня Ахмет зовут, — представился мальчишка и протянул мне руку. Я пожал ее и тоже назвал себя. Побежали по коротенькой пыльной улице и на оклики Ахмета выбежало из дворов три примерно таких же пацана, один только был заметно постарше, лет десяти.
Я захотел посмотреть лошадей поближе, и ребята подвели меня к самой загородке. Там было десятка два лошадей, подальше виднелись такие же загородки, маленькая деревня в ту пору имела лошадей не менее полсотни. Это не были заморенные клячи, которых иногда встречаешь запряженными, а бодрые, красивые животные в расцвете сил. Они ржали, мотали головой и время от времени подскакивали на месте, даже вскидывались на дыбы.
Обошли загородки с баранами и коровами, мальчишки разбежались по домам, мы с Ахметом вернулись к его дому, и я начал объяснять ему правила игры в городки, которая мне очень понравилась, и научился я ей только позавчера. Позже мы при помощи отца изготовили комплект бит и городков, играли после этого даже парни постарше.
Потом нас позвали обедать. На полу в комнате стояла огромная сковорода, не меньше метра в диаметре, и молодой казах раздвигал большой деревянной ложкой мясо по разным сторонам этой сковороды, была здесь и говядина, и баранина, и конина, и даже пара тушек зажаренных гусей. Вокруг сковороды расположилось четыре человека, три казаха, сидевшие на корточках, а отцу принесли табуретку, на вид обычную, только ножки у нее были не дольше десяти сантиметров. Сидеть на ней было невозможно, и отец расположился на боку, что тоже было не очень удобно. Пили кумыс, хозяйка угостила и меня, но он мне нисколько не понравился, показался кислым и затхлым. Тем не менее отказываться было неудобно, и одну маленькую пиалу я выпил. Ахмет же выпил две пиалы побольше, были у них такие глубокие блюдечки без ручек, разного размера, которые держали на пальцах.
Немного позже я вышел на улицу возле дома, немного походил там, и возвращаясь, заметил, что у стены дома стоит хозяйка. Она держала в руках небольшой кожаный мешочек, вывернула его и палочкой принялась счищать мелких беленьких червячков. Это был бурдючок, в который наливали кобылье молоко, а присутствие в нем таких червячков способствовало образованию кумыса, национального напитка, который даже может становиться хмельным. Но сегодня любители кумыса и посетители известных кумысолечебниц под Уфой и Казанью могут такого не бояться — сбраживание продукта происходит при участии грибковых бактерий.
Когда на следующее лето я приехал туда во второй раз, ребята мне очень обрадовались. Я вспомнил десяток-другой казахских слов, которые мне запомнились еще до перемены места жительства, прошло всего лишь три года. Как же эти мальчишки удивились, просто были поражены, и принялись наперебой говорить и объяснять значение слов, но мне почему-то это было уже не так интересно.
Даже такая маленькая деревня все же числилась административной единицей, и по мнению руководства района, должна была что-то производить. Пришли к мнению, что близлежащие угодья должны быть засеяны пшеницей, овсом или ячменем. На это из районного бюджета выделялись какие-то средства, и получал их непосредственно Курман. У него не было какой-либо бюрократии или коррупции, равно как бухгалтеров или секретарей. В деревне, где было человек шестьдесят населения, это было ни к чему.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
