назад принес в комнату заклеенный конверт. Пробежав глазами записку, Алексей Иванович извинился:
– Все в порядке. Поймите и вы нас… – он слегка улыбнулся, – мы, так сказать, настороже… – узнав, что Марта живет в Лондоне, Алексей Иванович кивнул:
– Волк и Федор Петрович о ней много говорили, да и моя… – он замялся, – Нина тоже. Она сидела в одной камере с Марфой Федоровной. Нина тогда Виктора… – мужчина кивнул на дверь, – ждала. Марфа Федоровна добилась для беременных дополнительного пайка, прогулок… – выяснилось, что Виктор приемный сын Алексея Ивановича:
– Нину мою с Украины угнали в Германию… – он выпил еще водки, – она встретилась в Мюнхене с французом, тоже рабочим… – Джон не хотел спрашивать, что случилось с женщиной:
– Понятно, что ее нет в живых. Зачем бередить старые раны… – Алексей Иванович вздохнул:
– Нина умерла родами, в год смерти Сталина. И она, и наша девочка. У Волка тоже девочка… – он помолчал, – и сын у него растет. Счастливый он человек… – герцог про себя хмыкнул:
– Алексей Иванович уверен, что Волк добрался до границы и сейчас в безопасности. Будем надеяться, что это именно так… – банка из-под американской тушенки красовалась на столе между ними. Джон захрустел огурцом:
– Через пятьдесят лет, Алексей Иванович, отсюда… – он повел рукой в сторону окна, – тоже никого, кроме комитетчиков и партийных бонз, не выпустят… – его собеседник помотал лысеющей головой:
– Нет, все еще изменится. Жаль только, что мы этого не увидим… – он пропустил сквозь пальцы пару золотых часов:
– С другой стороны, хорошо, что в Лосином Острове вас псы спугнули… – он подвинул Джону банку, – милиционерам вам показываться на глаза не след… – котик согласно мяукнул, – а тамошний схрон пусть остается на месте. Мало ли кто здесь еще появится, вдруг сам Волк опять приедет. Квартиру в Хлебниковом переулке спасти не удалось… – комнаты конфисковали после ареста кузена, в сорок пятом году, – но золото его по праву… – герцог отодвинул банку:
– Очень надеюсь, что он сюда и ногой не ступит. Надо кое-что продать на наши нужды… – Алексей Иванович затянулся неожиданной в заброшенной комнате американской сигаретой:
– В Москве все можно достать, – он усмехнулся, – только плати, а мне и платить не надо. Продавать мы ничего не станем, – подытожил он, – это Волка вещи, не мои. Обойдемся, – он подмигнул герцогу, – у меня затруднений с деньгами нет…
Алексей Иванович разложил на столе подробную карту центра Москвы: «К делу».
Телефон-автомат на стене курительной комнаты научных залов Библиотеки Ленина прочно заняла академическая дама в строгом костюме, при очках и папке. Читательница громко наставляла, судя по всему, сына-подростка:
– Лёня, котлеты лежат в эмалированной кастрюльке. Зажги плиту, поставь на огонь сковородку, но не отвлекайся, иначе повторится твое фиаско прошлой недели… – дама, наконец, повесила трубку. Аня Левина, терпеливо ожидавшая своей очереди, весело сказала:
– Моему младшему брату четырнадцать. Подростки, что с ними делать? Сколько лет вашему Лёне… – дама поджала губы:
– Пятьдесят два… – Аня едва удержалась от смешка. Затягиваясь американской сигаретой из их обычного продуктового набора, она ждала, пока Павел снимет трубку:
– Вообще он бывает таким, как этот Лёня… – Аня все-таки улыбнулась, – если он рисует, он может не услышать звонка. Но котлеты он умеет разогревать… – голос брата был сонным:
– Неудивительно, – вздохнула Аня, – такая погода на улице, что только спать… – она тоже боролась с зевотой, сидя над стопкой брошюр, отпечатанных на дешевой бумаге:
– Отчет наркомата легкой промышленности СССР за 1928 год… – Аня дрогнула ноздрями:
– Но что делать, иначе курсовую никак не написать… – тему о советской швейной промышленности ей утвердили без лишних вопросов. Не желая вызывать подозрений библиотекарей, Аня, который день подряд, заказывала советские источники:
– Но сегодня я подала заявку на французские журналы, – хмыкнула она, – хорошо, что у меня имеется ходатайство от научного руководителя, с печатью деканата… – издания из особого хранилища не выдавали без разрешения учебного заведения, с объяснением причин интереса к таким материалам:
– Особое хранилище для светских журналов, – презрительно подумала девушка, – они боятся платьев от Шанель… – судя по ярлычку на ее костюме, она тоже носила творение из ателье мадам. Аня потрогала коричневый твид пиджачка:
– С другой стороны, с них станется украсть покрой и сшить наряд в Москве, в закрытом ателье. Нами правит партия воров и лгунов, вроде нашего так называемого отца…
Пока синагогальные архивы, если можно было так назвать картонные ящики с запыленными бумагами, ничего интересного ей не открыли. Аня два раза в неделю занималась с раввином ивритом. Чтобы добраться до Маросейки незамеченной, ей приходилось покидать троллейбус у Большого театра. Аня ныряла в толпу на первом этаже ЦУМа:
– Мои топтуны получают выволочки за то, что меня теряют, – смешливо подумала девушка, – на этот раз я их стряхнула в ГУМе… – Аня предполагала, что Лубянка узнает о теме ее курсовой:
– Но ничего подозрительного нет, – сказала она брату под шум воды в ванной, – «Развитие моделей одежды в советской легкой промышленности», отличная тема. Однако я не хочу, чтобы они интересовались моим библиотечным формуляром… – на случай интереса Аня приготовила непробиваемое объяснение:
– Как советская мода отличалась от буржуазной… – девушка закатила темные глаза, – понятно, как. Наши фабрики все еще клепают ситцевые халаты для пролетариата. В импортных товарах ходят жены партийных бонз, или нужные люди, вроде нас… – брат мрачно заметил:
– Они ожидают, что мы расплатимся за джинсы и кашемир, но я не собираюсь с ними сотрудничать, ни за какие деньги… – Аня взъерошила его волосы:
– Иногда речь идет не о деньгах, милый… – Павел помолчал:
– Да. Они могут шантажировать меня вашей с Надей судьбой… – Аня угрюмо отозвалась:
– Или нас тем, что случится с тобой… – она обняла брата:
– Но, как мы говорили в интернате, один за всех, и все за одного…
Пока в синагогальных материалах она не нашла записи о их с Надей рождении. Аня и сама не знала, что хочет отыскать в западных журналах:
– Павел приносил домой кусок газеты из мастерской Неизвестного, – вспомнила она, – модель для бюста Марианны очень похожа на маму. Если она была моделью, могли сохраниться и другие ее фотографии. Роза Левина, восемнадцатого года рождения, а больше мы о ней ничего не знаем…
Издания из особого хранилища запрещалось фотографировать или размножать на библиотечном ротаторе, но Аня все продумала. Староста курса, неприятный парень с известной фамилией, не давал ей прохода, приглашая на вечеринки и закрытые просмотры в Доме Кино. На университетских субботниках и концертах Аня видела у него маленький, импортный фотоаппарат:
– Достаточно было похлопать ресницами, согласиться на пару поцелуев… – она коснулась стеганой сумочки, черной кожи, – и золотой ключик у нас в кармане… – Аня сделала вид, что хочет заняться фотографией:
– Он предложил давать мне уроки… – девушка скривила губы, – придется опять с ним целоваться, когда я верну технику… – фотографировала Аня не хуже профессионального репортера, обучившись мастерству в интернате:
– Пленку мы с Павлом проявим в ванной. Остается только найти фотографии, которые стоит переснять… – брат признался, что действительно спал:
– Пьеро и Арлекина я выгулял… – девочками, Аня с Надей назвали мопсов в честь героев «Золотого Ключика», – они отказались даже вокруг пруда пройтись. На дворе мокрый снег, я их понимаю… – Аня ласково отозвалась:
– И ты отдыхай, ты еще растешь… – по словам Павла, Надя пока не звонила:
– Они выступают с концертами перед тружениками села, – дикторским голом провозгласил брат, – советское искусство, принадлежащее народу, отражает чаяния и устремления граждан нашей великой страны…
Фыркнув, Аня повесила трубку. Она достала сигарету,
