шерсти. Тонкая кожа куртки обтянула рельефные мышцы на руках, подчеркнув тем самым, что обладатель столь внушительной мускулатуры вовсе не офисный клерк, а как минимум, спортсмен или…. Додумать я не успела. — Милая девушка, а вы не пробовали для начала думать головой, а потом действовать? Или сейчас этому не учат в школе? — менторским тоном «осведомился» мой визави.
— Я… понимаю ваше негодование, — начала было я, но меня снова перебили.
— Очень интересно! Какие слова! Неожиданно для такой особы, как вы, — он сделал два хлопка в ладоши, а я едва смогла сдержать ярость. Что значит — «как я»? Да за кого он меня принимает?! Я невольно вспыхнула, но вовремя прикусила язык, понимая его правоту. Злиться на меня он имел полное право.
— Еще раз простите, — я попыталась говорить спокойно, несмотря на бушующий внутри гнев, — если я как-то могу компенсировать ваши…
— Вот интересно, как у вас все просто и гладко получается, — мужчина неожиданно склонил голову, пройдясь по моей фигуре взглядом, будто сканером, что я даже растерялась, не зная, куда себя деть. — Вроде бы… на вид воспитанная девушка, а ведете себя, как… впрочем, первое впечатление было обманчивым. Всего доброго!
— Но… подождите, а оплата? — вконец растерялась я, смотря ему в спину. Люди с интересом поглядывали на нас, но я старалась не обращать на это внимание.
— Знаете, как говорят — дорога ложка к обеду, — усмехнулся незнакомец и подошел ко мне ближе. Я смотрела на него снизу вверх, отмечая, что он выше меня на целую голову, и теперь нависал своей мощной фигурой, подобно скале. Я говорила, что он худощав? Я ошибалась. На его фоне я смотрелась просто Дюймовочкой. — У вас было больше двух недель, если не ошибаюсь, но вы не спешили со своим «предложением». Как это чисто по-женски «вспомнить» о своей вине спустя долгое время, — его губы сложились в презрительную усмешку, но в глазах… — Оставьте себе свою «компенсацию», девушка, не все продается и покупается для таких, как вы.
Щеки моментально вспыхнули, но уже от стыда, а не гнева. Он ударил прямо в точку, и от этого удар стал еще более болезненным. «Таких, как вы»? Что ж, в чем-то он прав, ведь я никогда не знала ни в чем отказа, и его слова унизили еще больше.
— Я лишь хотела, как лучше, — прошептала растерянно, старательно смаргивая подступающие слезы. Нет, не рыдать, Сокольская! Это с папой у тебя прокатывает, а с ним….
— О, да! Это я понял, — продолжил издеваться мой оппонент. Его взгляд скользнул по моей фигуре, а потом замер на альбоме, который я по-прежнему сжимала в руках. — А… что бы вы сказали на то, если я попрошу у вас этот рисунок?
Я недоуменно уставилась на него, отмечая всю серьезность его слов, а потом перевела взгляд на альбом. Молча, чуть подрагивающей рукой, протянула ему, ожидая, что будет дальше. Он открыл папку, пристально рассматривая черно-белый набросок, а я ждала, что он скажет. Нет, мне не было стыдно за свою работу, но я не любила, когда ее видят в незавершенном виде. Мужчина перевел взгляд на меня, а затем «неожиданно» уронил белоснежный лист себе под ноги.
Я побледнела, переведя взгляд с его лица себе под ноги. От обиды и унижения к глазам прикипели слезы, но я усилием воли отогнала их, спрятав гнев в глубине души — дома поплачу. Подняла глаза, заметив, что мужчина продолжает следить за моей реакцией на свой поступок, но я только вымученно улыбнулась ему.
— Что ж… справедливо, — спокойно проговорила я, наступив ногой на рисунок, на который угробила свое время. Я пошла дальше, надеясь, что инцидент исчерпан, раз пострадавший отказался принять компенсацию за пальто. А рисунок… он же не знал, что есть еще один, просто не заметил его папке. Ничего, доделаю — интересно, ему подойдут оленьи рога?
***
И почему, глядя вслед удаляющейся фигурке девушки в простой неприметной одежде, именно он чувствовал себя последним подонком? Что это сейчас было в его исполнении? Избиение младенцев? Как низко ты пал, Север!
Мужчина тяжело вздохнул, поднимая с земли растоптанный рисунок с отпечатком маленькой ножки медововолосой красавицы. Внимательно всмотрелся в до боли знакомые черты, отмечая свою схожесть с отцом. Вернее, с той фотографией, с трудом добытой у матери, на которой они оба молодые и красивые стояли рядом. Злость вскипела в крови, оставляя горькое послевкусие, а рука едва не смяла многострадальный набросок.
Очень талантливая работа, будто копия той фотографии тридцатилетней давности. Мать отдала ее, когда ему было всего пятнадцать — сдалась под натиском подростка, который без конца спрашивал ее об отце. Он не знал, зачем ему это фото, но все это время ему не давала покоя призрачная надежда, наконец, встретить его. Зачем? Наверное, чтобы высказать этой сволочи все, что у него накипело за тридцать лет. Спросить, почему он бросил маму беременной и уехал? Рассказать, как ему, пацану, приходилось кулаками доказывать, что он не «ублюдок» и «безотцовщина», а вполне состоявшийся человек, личность.
Только вот… зачем это ему теперь? Он и раньше старался не обращать внимания на пересуды соседей, «жалеющих» мальчишку, а сейчас и подавно. Да и отец ему теперь не нужен, просто хотелось плюнуть в его сытую рожу, сказав, что они выжили, и ему больше ничего не нужно.
Он снова посмотрел на рисунок, потирая грудь, где еще едва-едва трепыхалось его сердце. Он не знал, зачем приехал в этот город, что хотел в нем найти? Что отца — понятно, но зачем пришел на этот мост? И зачем тут встретил ее…
Жутко невоспитанную девчонку, грубиянку и нахалку, но… талантливую художницу, которая невольно зацепила его еще в тот вечер, когда растерянная и одинокая стояла тут, смотря в темную гладь реки. И ее глаза… такие манящие, сияющие ярче всех звезд на небе. В них было столько света, и еще чего-то, что он не успел понять. Одиночества…
В их следующую встречу, она выглядела сконфуженно и потерянно, но пыталась выйти из ситуации достойно. А сегодня… вон, даже извинилась. Конечно, он сразу увидел ее избалованность и вседозволенность, как уже не раз встречал в местных девушках. И эта привычка сводить все к деньгам… Но стоило признать, что ему было в радость встретить ее снова, и снова смотреть в бездонные глаза, слушать ее тихий мелодичный голос.
Север осторожно, чтобы еще больше не размазать по белому листу грязь, стер влажный след от ее сапожек. Надо же, — удивился он, пристально рассматривая свое
