Серый понимающе хмыкнул.
— А вы с Денисом — совместимы.
— Угу. Идеальная семья, хоть сейчас на обложку журнала. Особенно Дениска-то, член молодежной сборной, это ж сколько очков в депутатскую копилку! И вообще модно. И ценно. Семья — это ж самое дорогое… особенно когда готовое! Он же ради семьи на все готов, с-су…
Всхлипнув, я снова вытерла набежавшие вдруг слезы. Меня банально покупали, не очень дорого, кстати — ну, еще чуть попытались сманипулировать. Только черта с два со мной это прокатит. А вот с Денисом… у него до сих пор зудит, болит и мечтается. Чтобы папа с мамой. Вместе. Счастливы. И…
Сука Платоша. По самому уязвимому месту ударил. Политик, чтоб у него язык отсох!
— Все будет хорошо, Карин. — Меня снова погладили по щеке, стерли пальцами слезы. — Мальчик твой не дурак, быстро увидит, что к чему. И родители твои ему помогут снять розовые очки.
— Разбить, — возразила я. — Вдребезги.
Сергей вздохнул, поцеловал меня в лоб.
— Тебе бы остыть. И Денису тоже. Остыть.
— Надо было с ним поговорить, объяснить, — пробормотала я не совсем уверенно.
То есть надо-то надо, вот только у меня вместо спокойного разговора получилось… фигня какая-то получилась. Чуть-чуть не дошло до смертоубийства.
— Хочешь вернуться? — спросил Серый, завел машину и… просто смотрел на меня, не пытаясь ничего за меня решить, но — поддерживая. Что бы не решила я сама.
— Завтра, — покачала головой я.
Малодушно. Знаю. Но почему-то на душе стало чуть-чуть легче.
Едва заметно улыбнувшись, Серый снова выехал на трассу. А я закрыла глаза и позволила ему везти меня туда, куда он сочтет нужным.
Я вынырнула из усталой дремы, когда сиденье подо мной закачалось, а по днищу застучали камни. И вода заплескалась. Открыв глаза, я обнаружила вокруг вполне себе глухомань. М-да, умеет он забраться туда, куда никто не доберется. Ну, кроме нас. Понятное дело. Угол-то явно медвежий.
— Как тебе? — широко улыбнулся он, останавливая машину перед домом.
— Красиво.
Уютная долина была как чашка. Мы — на дне. А вокруг — горы. И звенящая, полная самолюбованием тишина. Дом из огромных бревен. Огромная веранда во всю стену.
— Ты голодная? — спросил Сережа, стоило нам войти в дом, а ему сгрузить на пол баул, намекающий на то, что мы с ним в этом доме и зимовать будем.
Я покачала головой. От стресса подташнивало. Или от омерзения после встречи с Платошей. Боже, вот дура безголовая была — влюбиться в такое! Сейчас бы за сто километров обошла этакое дерьмо.
— А я, когда нервничаю, всегда есть хочу, — тяжело вздохнул Серый.
Я оглядела его совершенно тело: четко прорисованные под футболкой мускулы без капли лишнего жира. Его надо рисовать. Немедленно. Самый лучший способ снятия стресса!
— Ты очень редко нервничаешь, — улыбнулась я, подошла поближе и потрогала грудные мышцы.
— Почему это? — возмутился он, но отодвинуться и не подумал.
— Прекрасно сложен потому что.
— Ты считаешь? — сверкнули на меня бесстыже синие глаза.
— О да… — кивнула я, проводя пальцами по вертикальной ложбинке к пупку. — Считаю.
Он потянулся ко мне. Коснулся ладонями плеч — что было просто необходимо. И так важно. И… но он вдруг хрипло проговорил:
— Погоди.
Я обиженно распахнула глаза, которые уже сами закрылись в сладком предвкушении.
— Я должен тебе кое в чем признаться, — расстроенно, но решительное сообщил Серый.
— Ты женат? — екнуло у меня сердце: вспомнилась некая Олеся.
— Я? — искренне удивился мужчина-мечта. И с облегчением рассмеялся: — Вот чего нет — того нет. Карина, мне…
Не дав продолжить, я приложила пальцы к его губам.
— Ну уж нет! Все скандальные разоблачения — потом. В смысле… разоблачение — сейчас же.
И я решительно потянула вверх его майку. Бесчинствовать, так бесчинствовать!
Мое взвешенное мудрое решения отложить все, что требует мозговой деятельности, отложить на завтра — категорически поддержали. Тихо, с намеком на рычание, простонали:
— Кар-рина-а… О боже, Кари-ина… — и впились в мои губы жадным поцелуем.
Как и куда делась вся прочая одежда, я не очень-то поняла. Слишком сильно кружилась голова, слишком остро ощущались касания рук, губ и всего его тела, слишком горячо и нетерпеливо дрожало что-то внутри, требуя сейчас же, немедленно — всего. Его всего. Мне. И меня всю — ему.
До спальни мы не добрались. Что это такое вообще, спальня? Не знаю. Не помню. Плевать! Зато в этом доме на краю света оказалась изумительно мохнатая и мягкая шкура на полу. Никогда раньше не думала, что вцепиться всеми пальцами в медвежью шкуру и бесстыдно громко стонать, и орать, и снова стонать, зажмурившись и не помня ничего, кроме имени своего мужчины — Серый, Сережа, Сере-е-ежа, мать твою, еще, да!.. — может быть так…
Так хорошо и правильно.
И смотреть на своего мужчину, мокрого от пота, довольного, лениво растянувшегося на этой самой шкуре — тоже.
За окном — за тремя окнами, выходящими на две стороны — было сумрачно и лило, как из ведра. Настоящий тропический ливень. А здесь, внутри прекрасного гостеприимного дома — было тепло, сухо и… безопасно. Никакие Платоны с их семейными ценностями не доберутся. И вообще. Иногда оказаться отрезанными от мира — прекрасно. Изумительно.
— Не шевелись, — велела я, погладив ладонью чуть мохнатую грудь.
В меру мохнатую. Так, чтобы волоски приятно щекотали, и в них можно было зарыться пальцами, но чтобы не медведь. Впрочем, если все медведи такие, как Серый… м-м… очень эротичный медведь. Красивый, сильный, выносливый, двигается так… м-м-м… хорошо двигается. С пониманием…
Интересно, есть и тут карандаши и бумага? Или ручка. Или уголь. Да что угодно, чем можно рисовать! Вот прямо так рисовать — на шкуре, расслабленного, довольного. Моего.
— М?.. — на меня открыли один бесстыжий глаз.
— Лежи так и не шевелись, — повторила я.
— Или ты меня съешь? — Его улыбкой можно было искушать Еву. Не только улыбкой, им всем.
— Не съем, так понадкусываю, — грозно выдала я, подорвалась и принялась искать необходимое.
Нашла — чертежную бумагу и кохиноровские карандаши, явно недавно пользованные. Включила торшер, чтобы освещал мою натуру. И устроилась рядом, в низком кресле, с папкой на коленях. Правда, долго Серый не пролежал. Ну, может, с полчаса. Пока у него в животе не забурчало. И морда не стала виноватая и смущенная.
— Может, после ужина продолжим? И вообще, покажи!
— Полработы, — покачала головой я. — Дорисую — покажу.
