Он помрачнел еще больше. Потому что прекрасно помнил, что бормотал в пьяном угаре, распластывая меня в постели.
К тебе хочу… с ума схожу, если не вижу тебя.
Мерз шумно выдохнул, устало потер лицо и поднялся на ноги. Тонкое общаговское одеяло сползло на пол, явив миру тело, одного взгляда на которое хватило, чтобы низ живота налился огнем и гулко запульсировал. Надо бы отвернуться, но я продолжала смотреть. Не скрываясь, не краснея, вспоминая о том, что было ночью. Хорош, сукин сын. Идеал, из-за которого девушки голову теряют. Я так точно потеряла. Совершенно бессмысленно и бесперспективно. Надо как-то избавляться от наваждения, а я продолжаю смотреть, усугубляя ситуацию, причиняя себе боль как истинная мазохистка.
Захар одевался, не глядя на меня. Без спешки, спокойно, будто ему было похер на все произошедшее. Только желваки на скулах выдавали, что ни черта он не спокоен.
— Ты же понимаешь, что я был просто пьян? — наконец, обернулся. Затягивая ремень на джинсах, смотрел на меня сверху вниз как-то снисходительно, с досадой на самого себя, — все, что я там наговорил — это полнейший бред… это не значит ни-че-го.
Я знала. Но услышать это от него было неприятно. Настолько, что поперек горла встал горький ком.
— Я просто хотел отыграться.
— Так хотел, что остался на ночь? — не смогла удержать жалкую иронию.
Дура.
Он склонился ко мне, нависая, как черная мрачная скала. Мне пришлось задрать голову, чтобы смотреть ему в глаза, в которых не отражалось ничего. Мерз мог быть разным, и сейчас передо мной стоял равнодушный ублюдок, умеющий делать очень больно.
— Надеюсь, романтической херни не нафантазировала?
Конечно, нет. Я — приземленная реалистка, уверенная, что миру глубоко похеру на все мои сладкие грезы о несбыточном.
— Нет, — покачала головой, не отводя взгляда, — ни единой фантазии.
— Правильно, Оса, — Меранов улыбнулся, и от его улыбки стало холодно. Внутри, пол ребрами, там, где, сбиваясь через раз, трепетало сердце, — потому что ты — последняя девушка на земле, с которой я бы хотел иметь что-то серьезное.
— Взаимно, Захар. Не переживай. Но я была бы очень признательна, если бы в будущем ты меня избавил от таких ночных визитов.
— Без проблем, — прохладно ответил он и направился к выходу, — счастливо оставаться.
— И тебе хорошего дня, — простонала, когда дверь за ним захлопнулась.
Повалилась на подушку, еще хранившую его запах. В груди ярился ураган, холодными шипами пронзало осознание того, что не могу отпустить, не хочу. Что готова принимать его вот так — пьяного, грубого, злого — хоть каждую ночь, лишь бы был рядом. Так глупо. Это словно мечтать войти в клетку к тигру и ждать, что он приголубит.
После ухода Захара я еще долго сидела на кровати и смотрела в одну точку. Никак не могла допить гадкий кофе и выкинуть из головы мерзкого одногруппника. Надо идти на консультацию, а у меня нет сил. Желания тоже нет. Видеть никого не могу, особенно после вчерашнего. Где-то я поизносилась, растеряла цинизм и непробивную броню. Устала.
Остался месяц, а у меня такое чувство, что выдохлась и не добегу до финиша. Меранов точно энергетический вампир — высосал, выпил меня до дна. Эти чувства, что я к нему испытываю, они как аркан, сцепка, через которую из меня жизнь уходит.
Надо бы обрубить, поставить точку, а я как конченая идиотка прихожу в ужас от одной мысли об этом.
Месяц. Всего месяц, а потом все изменится. Он, как и мечтал, уедет в Питер. Одногруппники тоже разлетятся кто куда. А я… я, наконец, заживу спокойно, без оглядки на прошлое. Открою маленькое кафе, заведу корги или кота, а еще лучше — мужика нормального, который не будет нервы выкручивать, нарожаю ему детей и успокоюсь. И тот пожар, что вечно полыхает в груди, требуя выхода, утихнет, превратится в ласковое пламя.
Осознав, о чем думаю, фыркнула. Какое ласковое пламя? Какой нормальный мужик? Это вообще не моя история. Вечный бой — мое призвание.
Жевать сопли и грезить о сладкой жизни мне все-таки надоело, поэтому рывком поднялась на ноги, громко треснула кружкой по столу и пошла собираться.
***
Из-за двери доносились веселые голоса, смех, громкие разговоры. Дружная группа. Стая. Мне почти жаль, что ее частью я не стала и уже не стану.
А может, и не жаль. Может, это отблески утренней рефлексии.
Сумочку на плече поправила и зашла внутрь, как всегда, с таким видом, будто мне море по колено и горы по плечу.
— А вот и наша звезда стриптиза, — усмехнулась Рябова.
— Не переживай, Маришка, — подмигнула ей, широко улыбаясь, — будет и у тебя пять минут славы. Когда прекратишь по ночам пельмени жрать и спортом займешься, чтобы весь кисель с ляжек согнать.
Кто-то из группы заржал. Она тут же вспыхнула, как фитиль, открыла рот, чтобы что-то сказать, но остроумный ответ в голову не пришел.
— Не мучайся. Посиди, подумай, запиши на бумажку, после консультации прочитаешь, — посоветовала с деланым участием.
— Слышь, Оса, а я твой лифчик сохранил, — глумливо хмыкнул Игорь.
— О, нет! Избавь меня, пожалуйста, от подробностей твоей скудной сексуальной жизни. Мне совсем не хочется знать, что ты будешь делать с несчастной тряпкой.
— Сучка!
— И тебе не болеть, — опустилась на лавку возле окна, достала тетрадку и в ожидании преподавателя начала рисовать на полях.
— Захар вчера нашелся?
Услышав имя своего личного геморроя, я подобралась и вся превратилась в слух.
— Представляешь, нет, — донесся возмущенный голос Ирки, — я полночи телефон обрывала, металась в панике. Думала, где он, как он, с кем он, а Меранов просто мобильник отключил, а утром явился как ни в чем не бывало…
Я с такой силой надавила на ручку, что пластиковый корпус треснул. Значит, прямо от меня к ней пошел? Аж зубы на нервной почве заломило. Какой же все-таки гад. Не Мерз — мерзавец! Скотина бессовестная.
— …От всех моих вопросов только отмахнулся, — продолжала Верховцева, — дескать, отвали, дела важные были. Надо было какую-то проблему срочно решить.
— Какую?
— Я откуда знаю! Говорю же, на вопросы даже не подумал отвечать!
— Вот гад!
Правильное наблюдение. Очень правильное.
— …А ты за него еще замуж собралась! Оно тебе надо? — фыркнула Рябова.
Корпус ручки совсем раскрошился. В сердцах отшвырнула его на подоконник и полезла в сумку за карандашом. Я как никогда прежде ждала появления преподавателя. Не хотелось и дальше слушать этот дурацкий разговор, не хотелось давиться ревностью и беспомощностью. Но сучки никак не затыкались, а препод не шел.
— Конечно, надо, — уверенно продолжала Ирка, — перебесится и будет как шелковый. Особенно, если залечу.
