По склонам горы тянулся густой зеленый лес. Зайцы, кролики и дикие козы перебегали дорогу. Мы пришли к селению. Оно находилось на склоне горы и состояло из множества пещер и гротов. Мы заходили в пещеры. Большей простоты и бедности я никогда не видел: ложе — ворох пальмовых листьев, изголовье — гладкий круглый камень. Такие же гладкие камни служили сиденьем и столом. Миски, вырезанные из дерева и лавы, и большие морские раковины заменяли посуду для хранения молока и другой еды. В загородках, сложенных из камней, блеяли овцы и козы. Женщины и дети выбежали навстречу, осматривали нас и ощупывали ткань нашей одежды. На них были рубашки, сшитые из звериных шкур.
Перед селением возвышалось громадное странное дерево необычайной толщины; его ствол состоял из отдельных стеблей, крепко приросших друг к другу, и на верхушке длинные листья выходили прямо из ствола.
Старик уанчи подошел к дереву, упал на колени и что-то пробормотал.
Затем вынул из-за пояса нож, сделанный из длинного острого камня, и воткнул в дерево. Когда он выдернул нож, из отверстия потекла ярко-красная струйка. Уанчи обратился к нам, а Бигвай объяснял его слова:
— Это дерево учит нас тесно стоять друг за друга, чтобы все были, как один ствол дерева. Тогда ничто не сможет покорить нас, подобно тому как никакая буря и землетрясения не могли свалить это дерево. Когда первые уанчи приехали на остров, они уже нашли это дерево. Теперь оно достигает вершиной облаков и живет уже несколько тысяч лет[50].
Старик опять упал перед деревом, подняв руки.
— Прости меня, — говорил он, — что я нанес тебе рану, но я сделал это не по злобе сердца, а чтобы показать слепым чужеземцам, что у тебя такая же красная кровь, как и у всех нас.
Старик уанчи поднялся и позвал нас идти дальше. По вьющейся тропинке, среди красных скал, мы поднимались вверх по горе. Миновав узкий проход, мы попали в высокую просторную пещеру с круглым потолком, с которого свешивались длинные белые каменные стрелы[51]. В куполе было отверстие, и сквозь него виднелось небо.
Сперва, после яркого дневного света, в пещере ничего не было видно, но, когда глаза привыкли к темноте, я заметил, что вся пещера полна людей.
Они молча стояли полукругом. Посредине возвышался каменный жертвенник со ступенями. Старик уанчи раздул на жертвеннике угли и положил на них связку красного вереска. Ветки затрещали и стали дымиться. Уанчи запел дрожащим голосом, а Бигвай объяснял его слова.
— О вы, светлые почитаемые предки! Когда-то вы уехали из негостеприимной Африки, спасаясь от несправедливости и обид жестоких владык. Вы поселились здесь, на острове, и жили в труде и братской дружбе.
Вы оставили нам примеры мудрости и достойной жизни. Вот здесь перед вами стоят люди из той же страны, из которой вы когда-то бежали. Что нам с ними делать? Утопить ли их в море, отпустить ли их обратно или оставить на нашем Счастливом острове жить вместе с нами?
Старик замолк и стал прислушиваться, закрыв глаза. Две желтые птички[52]порхали и перекликались под самым потолком. Один из стоявших уанчи упал.
Раздался легкий треск, затем сухой шорох, точно зашумели гонимые ветром осенние листья. Старик оглянулся и подозвал меня.
— Иди, не бойся! — сказал Софэр.
Я пошел за уанчи. Он наклонился над лежащим, потом показал мне рукой, чтобы я поднял его.
— Только чистые сердцем дети могут трогать руками тела наших добрых предков.
Лежавший был очень тощий человек. Руки и ноги его казались костями, обтянутыми кожей. Я попробовал поднять его — он был легок, точно сделан из соломы. Я поставил его. Лицо его было высохшее, с впавшими щеками, глаза закрыты. Стоявшие рядом другие люди были все такие же, и к каждому была прикреплена тонкая острога с тремя зубцами.
Старик, обняв меня рукой, пошел обратно к жертвеннику. Здесь он повернулся к Софэру:
— Наши предки учили нас бояться людей, живущих там, за морем, откуда восходит солнце. Люди там хотят сделать всех своими рабами. Я спросил предков, как поступить с вами. Они не могут ничего сказать — все они мертвы, но их слова всегда горят в нашем сердце. Мое сердце говорит мне:
«Если вы, чужеземцы, не захотите нас обижать, то мы вам дадим землю и лодки, и вы станете нашими братьями».
Софэр ответил:
— Не знаю, что хотят сделать другие мои спутники, но я останусь на вашем острове.
Мы вышли из пещеры и отправились обратно к кораблю.
9. СОФЭР ПОКИНУЛ НАС
Ожидая благоприятного ветра, мы пробыли еще несколько дней на Счастливом острове. Таких островов несколько, они находятся недалеко друг от друга, и на каждом живут люди народа уанчи.
Я нашел глину и изготовил для Софэра много плиток: на них он описал наш путь от Карт-Хадашта до прибытия на остров. Я сделал из глины также круглую печку с решеткой и поддувалом, в которой обжег плитки с записками Софэра. Их он закопал в пещере, где стоят высушенные тела предков уанчи[53].
Я горячо просил Софэра поехать с нами обратно на мою родину, в Авали, и обещал, что он будет жить у нас как родной. Но Софэр отказался:
— Всю жизнь я искал людей, которые не делают несправедливости и не угнетают слабых. Теперь я нашел их. Может быть, я еще сумею научить их письму и другим знаниям, хотя силы мои слабеют. Когда-нибудь настанет счастливое время — это будет через тысячу, или две, или три тысячи лет, — но тогда, конечно, люди уже не будут воевать, не будет насилий, рабства и убийств. Люди будут изучать мир, законы жизни и природы. Они будут раскапывать землю, чтобы узнать, что находится внизу под нами, и тогда найдут мои плитки. Они прочтут о том, как несправедливо и жестоко народы жили в наше время и как трудно было людям устраивать лучшую жизнь. А ты, мой дорогой Эли, поезжай домой. Бен-Кадех — честный и храбрый моряк, и он тебя привезет на твою родину, в Авали. Мою белую ослицу, если она еще жива, я дарю тебе. Ты на ней будешь возить в Сидон для продажи твои глиняные кораблики.
— Нет! — ответил я. — Теперь я стану только моряком. Я видел всякие чудовища — и морские и человеческие, вроде Меремота и Лала-Зора, и теперь меня ничто уже не может устрашить.
