Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
Разочарованная красавица не стала в тот вечер «его учительницей первой», а подруги её из 10 «Б», завидев Кораблёва, долго ещё потом перешёптывались и хихикали.
Как давно это было…
Первым делом Дима, держась за стены, останавливаясь и пережидая головокружение, дошёл до туалета.
Затем кухня. Холодильник. Яблочный сок.
— Сколько раз тебе говорить, ты же медик: любой консервированный сок, кроме яблочного — отрава, скопище бактерий. Любой концентрат — яд, придуман для борьбы с перенаселением земного шара. — Ему нравилось поучать её, как маленькую, хотя она была, кажется, на сколько-то лет старше.
— А яблочный?
— Яблочный можно.
— А томатный?
— Ни в коем случае. Медленная смерть. Лучше сразу повеситься.
— А апельсиновый?
— Ещё хуже.
— А грушевый? А манго? А дынный?
Нинка перечисляла все известные ей соки, хохотала, изобретала невообразимые смеси: «А морковный с киви? А картофельный с клюквой?», не закрывала рта, потому что умолкни она хоть на минуту — знала, — он начнёт одеваться: «Пора, Нин, надо идти».
Странно, сколько раз он бывал в этой квартире — уже и не сосчитать, а на кухню, если и случалось заглядывать, то, по всей видимости, нечасто — не было надобности — местом общения всякий раз оказывалась большая двуспальная кровать.
Сейчас ему показалось, что он здесь впервые — настолько всё было незнакомо. Просторная, светлая, очень уютная кухня напоминала «студию». Здесь была целая квартира: спальня — в углу стоял раскладной диванчик, покрытый ярким исландским пледом; гостиная — обеденный столик, этажерка с медицинскими в основном книгами, торшер, на подоконнике цветы; и собственно помещение для хозяйства с газовой плитой, мойкой, шкафчиком для посуды и холодильником, с небольшим телевизором наверху. Было похоже — хозяйка проводила здесь всё свободное время и комнатой пользовалась нечасто.
На стенах были развешены разноцветные картинки, прошлогодний календарь с церковной тематикой и несколько фотографий в рамочках под стеклом.
На одной из них Нина представала девчушкой ясельного возраста, капризной, курносой, веснушчатой, очень, тем не менее, на себя похожей, раскинутой в детской кроватке в недвусмысленной позе искушённой жрицы любви, готовой к оргии. Необычно, даже смешно, но уж больно откровенно, без загадки: вот мол какая я с младых ногтей сексуальная и эротичная.
Другая фотография показалась странной: молодая женщина, снятая со спины. Короткие ухоженные волосы, красивые, худые, покатые плечи, шея — всё Нинкино. Но что хотел сказать автор, выбирая такой странный ракурс, и почему именно этому снимку отдано предпочтение, осталось за семью печатями, хотя времени на разгадку этой шарады Дима не пожалел.
Третья фотография, контрастирующая с двумя предыдущими откровенной банальностью, представляла собой коллективный портрет четырнадцати выпускников, если верить надписи, Первого московского медицинского института факультета общей терапии. Снятая примитивно, без световых нюансов, она, тем не менее, если приглядеться и подключить толику фантазии, могла дать необходимое представление о каждом запечатлённом на ней персонаже.
Первым делом Дима отметил Нину, миловидная. В меру скромная — довольствовалась третьим рядом — с ярко выраженным чувством юмора (в отличие от тоскливой торжественности на лицах подруг) — с озорной улыбкой наставляла впереди сидящему сокурснику рога. Тот — в самом центре на возвышении, с выражением некоторой пресыщенности от дамского внимания, был единственным представителем сильного пола в этом коллективе.
Возникшее вдруг неприятное ощущение обманутого собственника заставило Диму внимательнее вглядеться в это лицо…
По всей видимости, он был ещё очень слаб, потому что в висках вдруг бешено застучало, а фотография исчезла, растворившись в пёстрых квадратиках обоев. Он лёг на диван, подложил под голову подушку.
— Спокойно, Дмитрий, ты болен, у тебя сотрясение мозга, надо успокоиться. Этого не может быть.
Опять бешено затрещал телефон.
Двигаться не хотелось: затылок достиг угрожающих размеров, ржавые трели звонка коснулись оголённых нервов. Чтобы прекратить пытку, Дима дотянулся до стоявшего на столе аппарата.
— Да.
— Алле.
— Да. Кто это?
— Оклемался?
— Кто это?
— Нину мне.
— Её нет.
— Ты один?
— Да. Кто говорит?
— Где она?
— Не знаю. Что ей передать?
Ответа не последовало, на другом конце раздались короткие гудки.
Боль, как ни странно, затаилась, уступив место удушающей слабости: о том, чтобы вернуть трубку на рычаг, не могло быть и речи, она сама выскользнула из разжатой ладони, коснулась паркета, подскочила, увлекаемая закрученным колечками проводом, и осталась прыгать между столом и полом, как бумажный, набитый опилками мячик на резинке — вожделенная игрушка его далёкого детства, появлявшаяся на свет исключительно в дни празднования Великой Октябрьской социалистической революции.
— Ну что? Вот и пришло время объясниться.
Голос пришёл откуда-то издалека — усталый, хриплый — и показался на удивление знакомым.
Дима разомкнул веки.
Лицо его исказила гримаса, лоб подёрнулся потом. Он не закричал только потому, что на это требовались силы, а они к этому моменту окончательно его покинули.
В ногах, на диване, наклонившись всем корпусом и пристально в него вглядываясь, сидел человек с фотографии.
_____
Руководитель оперативной группы МУРа по расследованиям тяжких преступлений Всеволод Игоревич Мерин проснулся от оглушительных ударов капающей из крана воды. Часы показывали начало пятого утра, планете Земля предстояло ещё часа полтора болтаться в космосе, чтобы первые солнечные языки начали слизывать ночную росу с крыш домов на улице Генерала Доватора, за окном висела пугающая городского жителя тишина, Москва, казалось, не просто спала, но вымерла, растворилась в пространстве и уже никогда не вернётся в свои пределы. И если бы не подгнившая резиновая прокладка и как следствие тупая периодичность водопроводной капели, — мысль о свершившемся-таки конце света могла показаться не такой уж неправдоподобной.
Сева вышел на кухню, попытался заткнуть кран. Нет, утро не задавалось: старая сантехника грозила срывом резьбы, а вода продолжала методично долбить гулкий металл раковины.
Попытка бесшумно приготовить завтрак и, не лишая бабушку сладкого свидания с Морфеем, раствориться в утренней прохладе столицы тоже успеха не возымела: едва он открыл дверцу шкафа, как любимая кофеварка — предмет гордости (подарок женской половины медицинского персонала при выписке из госпиталя) — белоснежная, бесшумная красавица фирмы «Бош» — задела проводом алюминиевую кастрюлю, та упала на стоявший на столе поднос и разбила на мелкие куски старинную чайную чашку с полустёршейся гравировкой на боку: «Люсеньке на память в день рождения. Пей до дна. Ваня».
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
