Солнце добралось до зенита и нещадно поливало зноем. Железная стена раскалилась, отчего все трое чувствовали себя как сардельки в кипящем котле.
— Давайте по-быстрому закидаем лягушек в чаны и отнесем в дом, — предложил Олло. — А то передохнем тут на жаре.
— Опять ловить, — проворчал Гиллигилл. — А при помощи вашей магии их никак не собрать?
Олло почесал в затылке.
— Поймать никак. Но можно попробовать приподнять над травой. Притягивающее заклинание, помнишь?
— Давай. Только чтоб они у тебя в небо не улетели как вчерашняя посуда.
Скоро притихшие от удивления лягушки уже парили в метре над землей, а два эльфа и орк вылавливали их и аккуратно складывали в медный чан. Геремор сделал несколько попыток узнать целованных квакушек «в лицо», но скоро оставил это занятье, и принялся собирать всех подряд, бросая злобные взгляды на Гиллигилла.
Когда воздушное пространство над поляной очистилось от зеленых летающих объектов, Олло убрал стену, и друзья подтащили чаны к крыльцу. Всего набралось двести девяносто четыре амфибии.
Услав приятелей в дом, Геремор уселся на крылечке и, тяжело вздохнув, запустил руку в чан.
Дело шло плохо. Шевелящаяся серо-зеленая масса в медной посудине почти не убывала. При этом Геремор чувствовал себя все хуже и хуже. Не то лягушки со страху выделяли какое-то ядовитое вещество, не то эльф внушил себе что-то, но губы его распухли, посинели, и едва ворочались.
— Семьдесят тьфуу девять, — шептал бедолага, пытаясь расколдовать очередную тварь. — Бррр! Теперь ты. Восемьдесят… Когда же это кончится?! Восемьдесят один…
— А я говорю — Иван Царевич — прозвенел вдруг совсем близко детский голосок. Геремор вздрогнул и выпустил лягушку. С громким «чвак» та затерялась среди товарок. Эльф поднял глаза. На полянке, в десяти шагах стояла веснушчатая девочка лет семи, а с ней рядом — пятилетний мальчик.
Две русые девочкины косички с красными бантиками воинственно торчали вверх, как султанчики на гномьих шлемах. Глаза юной гостьи пылали неукротимым энтузиазмом. В противоположность спутнице, мальчик излучал только скепсис. Он старательно щурил карие глаза, должно быть, подражая папе, и ковырял в носу.
— Нет! — заявил малыш, внимательно изучив внешность Геремора. — Не Иван Цалевич. У цалевича стлела была, и он лягушку в кастлюлю не ставил.
— Дурак ты, Сережка. Это сто лет назад стрелы были. А сейчас, — она старательно выговорила трудное слово, — ди-на-мит бросил, раз — и готово. Видишь, дядя целый тазик наловил. Теперь Василису Прекрасную ищет. Правда, дяденька Царевич?
Хотя последняя фраза явно относилась к нему, Геремор решил не отвечать. Его педагогическая доктрина состояла из одного единственного пункта: если на детей долго не обращать внимания, им станет скучно, и они уйдут.
Но дети не уходили. Они уселись на пенек, и девочка предложила «Подождать, пока Иван Царевич женится на Василисе». Мальчик не возражал. Правда, свадьба его не интересовала, зато очень хотелось увидеть как именно Иван и Василиса будут «жить-поживать, дадабра наживать». Что такое «дадабра» Сережа не знал.
Между тем Геремор продолжал сеанс нетрадиционной магии.
— Сто шесть… Тьфу! Сто семь. Бэээ. Сто во…
Он не договорил. Лупатая лягушка, готорую эльф брезгливо держал двумя пальцами, вдруг начала стремительно увеличиваться в размерах, как будто в нее закачивали воздух.
— Смотри, смотри! — пискнула девочка.
Лягушка росла, меняла цвет, обрастала волосами и одеждой. Наконец она превратилась в высокого белобрысого молодого человека с глазами хомяка, проведшего час в работающей стиральной машине.
«Хвала богам, он при одежке остался» — подумал Геремор — «А то сраму было бы перед ребятишками».
— Какая же это Василиса?! — девочка чуть не плакала.
— Это не Василиса. Это — Иван-дулак, — авторитетно заявил мальчик. — Пойдем отсюда, мама зовет.
И действительно, издалека послышался женский голос, обещавший надрать уши кое-кому непослушному.
Миша выглядел отвратительно. Он сидел на корточках, провожая завороженным взглядом круживших над поляной комаров и мух. Иногда перебирался с места на место — большими прыжками.
Но Геремор все равно был счастлив. Олло и Гиллигилл, вызванные из избушки, взирали на Мишу с видом людей, угодивших вместо банкета на лекцию о пользе вегетарианства.
— Значит, это и называется «излечить от безумия», — проворчал орк.
— Но ведь тазом он больше не рулит, — заметил Геремор.
— Угу. Он теперь на комаров охотится, — сказал Олло. — Неплохо, кстати, получается.
В это время Миша большим прыжком настиг толстую черную муху, этакую шестиногую матрону, неспешно летевшую куда-то по своим лесным делам. Таращась в пространство выпученными глазами, потащил добычу в рот.
Геремор не выдержал. С воплем «Я тя вылечу!» он набросился на несчастного милиционера и принялся тузить его кулаками по макушке.
— Ты человек! Человек, а не жаба!
Олло повернулся к Гиллигиллу.
— Вылечит или убьет? На что ставишь?
— Убьет, — буркнул Гиллигилл, запустив палец в оставленную освободившимся Мишиным безумием дыру в рубахе.
Тем временем Геремор продолжал сеанс психотерапии.
— Я тебя вылечу, псих бестолковый, чурка белобрысый!
— Ты кого чуркой назвал, козел?! — рявкнул вдруг Миша. Раздался глухой удар, и «врач» полетел в кусты.
— Гляди-ка. Может, когда захочет, — прокомментировал орк.
Вспышка милицейского гнева была короткой. Через секунду Миша оглядывался вокруг с видом дорожного катка, невесть как оказавшегося на выставке гоночных автомобилей.
— Это чего? Как это я тут? — бормотал он.
— Браво, Геремор! — воскликнул Олло. — Он уже что-то мычит. Тузи по башке еще час, и он научится делать стойку и приносить тапочки.
— Ага! — Миша повернулся к рыжему эльфу. Лицо милиционера приобрело грозный багровый оттенок, «бобрик» на голове воинственно встопорщился. — Значит, это ты придумал бить меня по голове?
По косичкам Олло пробежал неприятный холодок.
— Вы трое совсем с катушек съехали?! — громкость Мишиного голоса нарастала подобно реву атакующего носорога. — Умыкнули машину. Напустили какой-то бесноватый таз. Потом… Черт, что было потом? Я не помню!
— Потом ты свихнулся, — сказал Геремор, — а я тебя лечил.
— Ле-чил? Авиценна хренов. Еще раз вздумаешь так полечить… — Миша выразительно показал кулак. Геремор нахмурился.
— Ладно, не дуйся, — великодушно сказал милиционер. И добавил:
— А теперь выкладывайте, что случилось с Наташей!
