Книга Костяной капеллан - Питер Маклин

Я ещё не ложился и сидел в общей комнате с Чёрным Билли, когда под утро вернулись, пошатываясь, ушедшие в Свечной закоулок – пьяные и довольные собой. Самой довольной на вид была Анна Кровавая – надеюсь, она нашла то, что там искала. Вспомнил я, как они мило щебетали в харчевне с Роузи, и подумал – видать, всё-таки нашла. Только потом приметил я, что вместе со всеми вернулся и Билли Байстрюк. Я поймал Йохана за руку – тот как раз качнулся назад.

– Только не говори, что вы и Билли дали женщину. Ему всего-то двенадцать годков!

Йохан расхохотался:

– Малой он ещё для этого. Стручок-то у него с твой мизинец будет. Говорит – хочет, мол, с нами, ну я и разрешил, жалко, что ли, а он всю ночь только сидел да зенки пялил на сэра Эланда, пока мы там развлекались. Хрен его знает, на кой. С башкой у парня не в порядке, Томас.

Вижу – при этих словах шрам у Анны на щеке дрогнул, а рукой она снова дотронулась до кошелька. Сегодня ночью спрячет она этот гвоздь Билли под спальник. Знаю, спрячет. Я лишь надеялся, что Госпожа смилуется и Билли не проснётся посреди ночи да не закричит от кошмара, иначе жутко представить, что тогда сделает Анна.

– Эланд, должно быть, рад был его видеть, – сказал я, зная, что нисколько он не был рад. – А как там поживает Билл Баба?

Йохан пожал плечами:

– Он своё дело знает. В заведении чистота, какой сроду не бывало, девки все ухоженные. Ни одна на него не в обиде, так что он, верно, обращается с ними как следует.

– Хорошо, – сказал я. Лицензированные шлюхи на деревьях не растут, так что надо содержать их в довольстве. Роузи, конечно, говорила, что идти им некуда, но, насколько я знал, Кишкорезы с Мамашей Адити на следующий же день примут девиц под своё покровительство, и, думаю, она и сама об этом прекрасно знала. В конце концов, жёлтый шнурок надо заслужить и оплатить, это и отличает их от подзаборных шмар. Это значит, что цена будет выше, а денег – больше. Похоже, в Свечном закоулке работа у Билла спорится.

– Ложитесь-ка спать, ребята, – приказал я. – Завтра Божий день, буду исповедовать всех, кто захочет.

Божий день выпадал через каждые восемь суток, в этот день открывались все храмы, а жрецы всевозможных богов исповедовали верующих и отпускали им грехи. По обычаю, в Божий день не полагалось работать. Впрочем, в тяжёлые времена – а в Эллинбурге нынче были как раз такие – людям приходилось работать, если хотелось есть, и жрецы смотрели на это сквозь пальцы. В армии это всё равно не имело значения, порой трудно было уследить, какой сегодня день по счёту. Под Абингоном я исповедовал каждого в любое время. Как-никак, на войне они могли и не дожить до назначенного дня, но теперь, когда мы снова дома, кажется, стоит внести немного упорядоченности. От капеллана, так же как от дельца, ожидают определённых вещей. Ждут, что он будет жить и действовать определённым образом. Я знал, что нужно будет об этом вспомнить. Служба капеллана в городе в мирное время – совсем не то же самое, что в армии во время войны. Это я знал наверняка, но раньше никогда так не делал. Встряхнулся я, допил брагу, пока ребята расталкивали друг друга локтями в очереди к нужнику перед сном. Чёрный Билли стоял у двери, на своём новом посту, и я подозвал его кивком.

– На ночь можешь дверь-то запереть. Можешь и выпить, если хочешь.

– Спасибо, начальник.

Кажется, ему пришлась по душе новая должность, а особенно – здоровенная дубина, которая висела у него на поясе и устраняла всякие сомнения в том, кто здесь хозяин дверей. Как по мне, дела постепенно шли на лад.

Я подумал об Эйльсе – та сейчас спала наверху в соседней со мною комнате, и нахмурился. Она – Слуга королевы, а спит себе у меня под крышей как ни в чём не бывало. Кто же я сам в таком случае? Осведомитель – от одного этого слова во рту скрутило язык, точно я собрался в кого-нибудь плюнуть. У тебя выбора нет – сказал я сам себе. Это – или в петлю, а последнее улицам, что за этой дверью, мало чем поможет. Это всего лишь торговля. Может, и не все дела пока шли на лад, но почти все.

Наутро у Анны трещала голова, а под глазами от усталости набухли мешки.

– Всю ночь просидела, а он и не пикнул, – сказала она. – Спал на этом ведьмином шипе как долбаный младенец.

– А что я говорил, – улыбнулся я, Эйльса же в это время подала нам по кружке некрепкого пива и по ломтю чёрного хлеба – позавтракать. Она уже нарядилась в чистенький белый льняной передник, рядом с которым передник Хари смотрелся позорно, впрочем, откуда она его взяла – одной Госпоже ведомо. Я лишь предположил, что он с самого начала лежал у неё в котомке.

– Говорил, – не стала спорить Анна. – Я насчёт него ошибалась, Томас.

Я лишь пожал плечами. Как по мне, какой-то гвоздь от выжившего из ума старикашки не доказывает, что вода мокрая, но, если Анну Кровавую это успокоит, буду ему весьма благодарен.

– Стыдиться тут нечего, – сказал я. – Чародейство – штука хитрая, я слыхал.

– Но мы ведь видели то, что видели, – не унималась Анна, и было видно, что она это так не оставит. – Если он не колдун, так кто же тогда?

– Не знаю, Анна. Старый Курт сказал – если Билли от шипа не проснётся, вести мальца к нему, и, полагаю, так мы и сделаем. Только не сегодня. Сегодня Божий день, я буду занят, да и Курт тоже.

– Так он же не жрец.

– Не жрец, но заменяет жреца для кучи народа, особенно на Колёсах. Исповеди он тоже принимает. Как по мне, не должен бы, но принимает.

– И ты сегодня будешь принимать исповеди? – спросила Анна. – В смысле, здесь?

– Можно бы, конечно, распахнуть двери своего великолепного золотого храма и провести всё там, но, чёрт возьми, далека дорога в страну мечты, – ответил я. – Да, исповедовать буду прямо здесь.

В Эллинбурге не было храма нашей Госпожи, был, правда, у неё жертвенник в Великом храме всех богов, наряду с остальными. Но я понимал – там мне не место. Моё место здесь, в Вонище, вместе с отрядом.

Анна прокашлялась.

– Да, – сказала она. – Я… я тогда, наверно, к тебе обращусь.

– Как хочешь. Наша Госпожа выслушает каждого.

Анна никогда ещё ко мне за этим не подходила, и я всегда полагал, что у неё какой-нибудь свой бог, которого она чтит, но, видимо, нет. Она же кивнула и ушла, а я остался размышлять о предстоящем дне.