И ты прощаешь в первый разИ во второй прощаешь тоже,Чтоб в переулке не погасЕще один чудной прохожий.Прощаешь шалости и смехИ боль прощаешь, но не сразу.Так незаметно, раз за разомТихонько тает человек.
28 июля
Полли 22:35
Знаешь, я уверена, что ты мне врешь. Ты или давно приехал или не уезжал никуда, имей совесть хотя бы честно мне об этом сказать. Я не знаю, чем тебя обидела или когда я тебя успела так разочаровать. Но я реально сама виновата, напридумывала всего, вот и приехала. Я тебя увидеть хотела! А не это все. Уже три месяца нет бабушки. Они меня достали. Я все придумала. А ты – урод.
* * *
– Алло? Бабушка? Алло?
– Максимка? Плохо слышно!
– Ба! Выйди на улицу!
– Чего?
– Выйди на улицу, говорю, внутри связь же плохая. Ба, Дамблдор…
– Куда выйти в бор? Зачем? Максим, у тебя все в порядке? Алло? Алло? Максим?
Максим помолчал.
– Да! Алло! Да, связь плохая. Звоню узнать, как дела. Потом позвоню. Алло, слышишь? Пока, пока, говорю!
Максим повернулся к лабрадору:
– Друг, ничего, мы сейчас ветеринару позвоним или, как его там, ты полежи, я щас, я мигом, сейчас, сейчас…
* * *
Есть в центре Петроградского острова такой замечательный дом с двумя дворами и ведущими к ним не просто арками, а двухъярусными арками. То есть шесть арок одновременно проходишь, когда хочешь зайти во двор. Облицован этот дом мрамором – единственный такой дом в Петербурге. Ходят слухи, что под домом есть длинный и сложный подземный ход, который тайно соединяет его с мечетью. Потому что дом этот принадлежал последнему эмиру Бухарского эмирата, звали его Сейид Алим-хан, и мечеть строилась на его деньги.
Но все это было Максиму неинтересно. В полной отключке он стоял посреди удивительного двора, инстинктивно руководствуясь золотым правилом, которому следует человеческая психика в сложные для нее моменты: «Не знаешь, что делать, стой в блаженном ступоре и не делай ничего».
Заставить себя вернуться в ветеринарную клинику он не мог и совсем уйти прочь со двора не мог тоже – Дамблдор лежал под капельницей в одном из кабинетов. Врач ждал, когда Максим решится его усыпить. У пса отказали ноги, и, как оказалось, он уже давно и тяжело переносил свою болезнь.
И почему-то так получилось, что не было рядом никого из тех, к кому обычно обращается за помощью и поддержкой человек, оказавшись в подобной ситуации, – родных, близких и все такое. Родители изучали архитектуру Гауди в Барселоне. Бабушка в одиночестве собирала невменяемый в своей изобильности урожай помидоров.
Андрей больше не являлся частью жизни Максима, а значит, проблемы здоровья Дамблдора теперь не были его проблемами. Кеша по большому счету был для Максима и его пса человеком посторонним, просто силой случая их жизни пересеклись когда-то в глубоком детстве, в одной школе и в одном классе.
Врачи в ветеринарной клинике не отличались эмоциональностью. Тому, который говорил с Максимом, было лет тридцать пять, а значит, с подобной ситуацией он сталкивался неоднократно. Он сразу спокойно и уверенно сказал Максиму, что животное будет зря мучиться, для него лучше то, что тяжелее для Максима. Так и сказал: «животное». А это же не животное, это Дамблдор.
Максим продолжал стоять и тупить. Небо в восьмиугольном дворе-колодце было низким и серым и собиралось полить всех слабым и затяжным холодным дождем. У Максима сдавило горло и виски, тоненько зашумело в ушах.
Вспомнилась неожиданно неприятная история про сестру Андрея Юлю, а точнее, про ее мужа. Андрей все это Максиму неоднократно рассказывал, но Максиму тогда было неинтересно. Зато теперь вспомнилось в мельчайших подробностях. У Юлиного мужа была овчарка семнадцати лет, и, сколько Юля со своим будущим мужем встречалась, сходилась, съезжалась-женилась, столько собака болела и болела. У нее был собачий рак, и Юлин муж постоянно мотался в спальные районы к родителям и собаке, чтобы в очередной раз отвезти ее к ветеринару и продлить жизнь. Это все было негуманно и мучительно, животное страдало несколько лет.
А сейчас Максим стоял, и время как-то уж очень быстро шло. Он все время думал по аналогии с утренним подъемом – вот пройдет еще пять минут, десять минут, три минуты и встану. Так и тут: «Будет ровно семь, тогда пойду обратно, а сейчас еще без пятнадцати. Вот сейчас пойдет уже дождь, и приму тогда решение».
На третьем этаже в высоком окне с полукруглой рамой зажегся свет. Максим достал телефон, разблокировал и спрятал. Потом сразу снова достал.
