– Пусти!
– Не сейчас.
– Сюда скоро придут!
– Ничего, пусть тоже послушают. Давно всем пора понять, что ты не единственная жертва сложившейся ситуации!
Филиппа отчаянно пыталась вырваться.
– Ты не жертва!
– Неужели?
– Нет! Знаешь, кто ты? Ты не лучше, чем Джонатан Сидней!
Это был нечестный ход. Как только фраза была сказана, Филиппа сразу же пожалела о ней. Но слово, как известно, не воробей…
Несмотря на все дурные качества характера, этот мужчина отнюдь не походил на Джонатана Сиднея. И если между ними сейчас исчезнут даже остатки доверия, то в этом будет и ее вина.
Говард бессильно опустил руки, и они, словно неживые, повисли вдоль тела. Медленно он отстранился.
– Наверное, ты права. Мои проблемы действительно не имеют к тебе никакого отношения. Я зря тратил время, надеясь, что ты попытаешься понять меня. А на самом деле тебя заботит только то, что подумает о тебе Алфред.
– Неправда! Мне плевать на твоего сына и на то, что он думает!
– Беда в том, что и на меня тебе тоже плевать, – печально заметил Говард, подходя к двери и поворачивая ручку. – Прощай, Филиппа. И поцелуй от меня Ребекку.
Прошло еще две недели. Молодая женщина плохо помнила, что произошло за это время. Она жила как во сне. В дурном сне. Механически обслуживала посетителей, готовила еду, размещала вновь прибывших по комнатам…
Дороти понимала, что с сестрой творится неладное, пыталась поддержать ее как могла. Если бы не это, все могло бы быть гораздо хуже.
Филиппа постоянно вспоминала, какую глупость совершила, заведя роман с Алфредом. Ведь первое, что он сделал, – потребовал, чтобы Ребекку отдали в интернат. Он заявил, что будет встречаться с Филиппой только на таких условиях. Ему нужна была красивая свободная женщина, не обремененная ребенком. Как хорошо, что она нашла в себе силы разорвать отношения! И тут же попала в следующую ловушку, еще более хитрую. Что за невезение! Дни тянулись, беспросветные, безрадостные, пустые.
В конце второй недели все-таки произошло нечто, позволившее Филиппе выплыть из того моря тоски и безысходности, в которое она постепенно погружалась, не имея сил сопротивляться судьбе.
Ей позвонили из школы, где училась Ребекка. Учительница, Сара Милтон, попросила Филиппу приехать, но не стала уточнять зачем, сказала только, что с девочкой все в порядке. Несмотря на это, мать разнервничалась.
– Зачем я им понадобилась? – размышляла она вслух. – Может быть, все-таки что-то случилось?
– Ты всегда предполагаешь худшее, – прокомментировала Дороти.
– Нет. Ничего подобного!
– Да. После всего, что произошло между тобой и Говардом… Не могу сказать, что это были лучшие две недели в твоей жизни. Ты всегда все усложняешь!
– Ничего, я выживу, – криво усмехнулась Филиппа.
– И это все, что ты можешь сказать? А надо ли выживать? Может быть, лучше просто жить? И я уверена, что с Бекки все в порядке. Ну, может, упала или порезалась. Всякое бывает.
Нельзя сказать, чтобы слова сестры сильно успокоили Филиппу. Они не выходили у нее из головы, пока она вела машину, вписываясь в крутые повороты узеньких переулков недалеко от школы святой Терезы. Но Ребекке и раньше случалось упасть или порезаться, однако из-за этого не вызывают в школу родителей.
Терпеливо ожидая в учительской окончания уроков, Филиппа продолжала терзаться самыми ужасными догадками. Наконец учебное время закончилось, и в дверях появилась невысокая хрупкая женщина, учительница Ребекки.
– Добрый день, – приветствовала она гостью. – Выпьете со мной чашечку чаю?
– Нет, спасибо. – Нервы матери были слишком натянуты для спокойного чаепития. – Не могли бы вы объяснить мне, что случилось?
– Да, конечно. – Учительница села на стул и внимательно посмотрела на Филиппу. – Перейдем сразу к делу. Вы не замечали, что у Ребекки улучшилась речь?
– Что?! Нет, я ничего не знаю об этом! Она перестала заикаться?
– Практически да. Думаю, что девочка хотела сделать вам сюрприз или что-то в этом роде. Мне кажется, миссис Оуэн, ее болезнь вполне излечима. Лечащий врач Ребекки считает, что вам следует обратиться к детскому психологу. Заикание – это последствия шока, вызванного аварией, оно не имеет физиологических причин. Девочка просто подсознательно не хотела говорить нормально. Но теперь, наверное, все нормализуется, и она почувствует себя совершенно здоровой.
Как странно, думала Филиппа, проезжая очередной перекресток на пути к дому. Школьный врач сказал то же самое, что и Говард когда-то. И именно он немало содействовал выздоровлению Ребекки, как теперь стало ясно. Вот почему только дочь ничего не сказала ей?
– Ты не хотела меня слушать, – внезапно раздался прерывающийся голос девочки.
– Но почему? – От удивления Филиппа чуть не выпустила руль: Ребекка действительно говорила совершенно нормально!
– Говард, он добрый. Он меня слушает. Он играет со мной. Раньше я не хотела говорить, а теперь буду.
Чувство глубокой вины охватило молодую женщину. Как рассказать дочери про разрыв? И не откажется ли Ребекка, узнав об этом, от дальнейших попыток общаться с людьми? Вдруг замолчит навсегда? Потеряет шанс стать полноценным человеком?
– О, доченька, – только и смогла пробормотать Филиппа, откидываясь на мягкую спинку сиденья.
Отчаянно хотелось зарыдать, но делать этого было никак нельзя. Девочка смотрела на мать серьезно и вопрошающе.
12
На протяжении выходных тревога не оставляла Филиппу ни на минуту. Как она могла быть такой эгоисткой? Так погрузилась в собственные проблемы, что совершенно забыла о дочери, уделяла ей лишь номинальное внимание.
Ничего на свете она не желала так сильно, как выздоровления Ребекки. Но без Говарда это было неосуществимо. Того самого Говарда, которого она несколько дней назад даже не пожелала выслушать.
Интересы дочери – это единственное, ради чего Филиппа могла пойти на примирение. Ради Ребекки. Но согласится ли теперь на это гордый скандинав?
Как назло, Ребекка все чаще спрашивала о Говарде, интересовалась, когда снова поедет к нему в гости. Филиппа отговаривалась как могла, но было ясно, что долго так продолжаться не сможет. Нужно было или что-то предпринять, или скрепя сердце сказать правду, какой бы горькой та ни была.
Ужасно, но постепенно молодая женщина начала осознавать, что сама скучает по этому человеку едва ли не больше, чем дочь. Да и права ли она была, когда, ослепленная негодованием и оскорбленным самолюбием, не дала ему и слова сказать в свое оправдание? Может быть, вина Говарда не так уж и велика? И он так много сделал для Бекки!.. Может быть, все еще можно исправить?
