В конце июня 1521 г. из Москвы в Орден в сопровождении внушительного конвоя было привезено серебро на сумму 1627 прусских марок, или 11 389 гульденов[284], то есть даже меньше, чем в 1519 г. Этим великий государь в очередной раз дал понять, что не отказывается от субсидирования военных операций Ордена и по-прежнему ждет от тевтонцев действий, хотя к этому времени уже было заключено сепаратное перемирие великого магистра с польским королем.
Заключение
На русско-литовском фронте в 1518–1520 гг. инициатива навязывания своей стратегии войны была на стороне Русского государства, которая, впрочем, так и не вылилась в полномасштабный большой «государев» поход на Витебск или Полоцк в силу опасности, исходящей с южных рубежей. В свою очередь, Великое княжество Литовское не могло обеспечить надежную защиту своих границ и больше не имело возможности подготовить контрудар, хотя бы равносильный походу 1517 г.
Девятый год войны ознаменовался относительным затишьем на русско-литовском фронте. Но при дворах в Копенгагене, Кенигсберге, Вене и Риме не утихали политические баталии относительно перспектив сотрудничества со «схизматиками». Копенгаген и Кенигсберг рассматривали военный союз исключительно с прагматических позиций. Датское правительство надеялось, что «Московия» в рамках заключенного соглашения отвлечет на себя Швецию, а торговые преференции позволят эффективнее противодействовать Ганзе. Но каперская война 1518–1521 гг. с участием Ганзы, Польши, Дании привела фактически к блокаде русской торговли в восточной Балтике[285].
Глава Тевтонского Ордена все еще тешил себя надеждами на получение крупной финансовой помощи Москвы в войне против Польши. Даже после того, как Орден проиграл войну и заключил в 1521 г. при посредничестве императора 4-летнее перемирие, послы Альбрехта Бранденбургского вели переговоры о предоставлении денежной субсидии.
Вена продолжала считать «московитов» важным противовесом турецкой экспансии. Но смерть 12 января 1519 г. «последнего рыцаря», императора Максимилиана, отодвинула политику в отношении России на задний план. После провала миссии Сигизмунда Герберштейна в истории русско-имперских отношений XVI в. наступает период, в котором дипломатические контакты Вены и Москвы почти прекращаются. Автор первого обзора внешних связей России Н. Н. Бантыш Каменский отметил, что под 1522 г. в делах «упоминается о посылке в Вену новгородского приказа подьячего Якова Полушкина; но с чем он был послан, в делах не видно», а затем в примечании историк посетовал: «Быть не может, что через 50 лет не было никаких между австрийско-цесарским и российским двором переписок, но оных в архиве не видно, уповательно изгибли во время бывшего в России от поляков нашествия и разорения»[286].
Действительно, посольских документов за этот период нет, но в описях перечисляются «Книги цесарские 7030 по 39 год, при великом князе Василье Ивановиче всеа Русии да при Карле цесаре, Максимилианове внуке, отпуск к цесарю великого князя подьячего Якуша Полушкина да цесарского немчина Бартоломея с грамотами»[287], что является свидетельством продолжения русско-имперских переговоров в 1522–1531 гг. С. А. Белокуров в «Списке дипломатических лиц» без ссылки на источник отметил, что будто бы Яков Полушкин ездил «с грамотой о трех цесарцах, посланных для науки в Польшу и захваченных русскими в плен»[288].
В собрании кенигсбергских актов Тайного архива хранится послание государя от 5 мая 1521 г. новоизбранному императору Священной Римской империи. В нем Василий Иванович выразил желание продолжить контакты: «князи и избратели, и вся земля изобрали тебя государем на цесарство, и ты учинился на деда своего государствах государем, и мы так же хотим с тобою быти в любви, и в завещанье, как есмя были в любви, и в завещанье с дедом твоим, братом нашим Максимилианом, избранным цесарем, и наивысшим королем Римским»[289]. Послание было передано великому магистру Альбрехту Бранденбургскому через орденского представителя (на сохранившемся конверте стоит знак Дитриха Шонберга). Но, как отметила немецкая исследовательница М. Зах, данное письмо Карл V вряд ли получил — оно так и осталось лежать в архиве великих магистров[290].
Если Дания, Тевтонский Орден и Империя исходили из прагматичных соображений союза с «Главным Московитом», то римский понтификат все еще лелеял надежду возвращения схизматиков в лоно католической церкви. Доминиканский монах Николай Шонберг тесно поддерживал переписку со своим братом, ездившим с посольством от великого магистра в Москву. Братья всерьез обсуждали воплощение желания римского папы Льва X заключить с Россией церковную унию. Неоднократные вежливые ответы русской стороны на переговорах с Дитрихом порождали у братьев Шонберг иллюзию, что будто бы московиты желают соединиться в вере с католическим миром. Если мы для примера посмотрим на послания Василия Ивановича великому магистру, которые доставлял сам Д. Шонберг (на обороте некоторых посланий, хранящихся в берлинском Тайном архиве, стоит знак Шонберга в виде треугольника, на острие которого лежит линия, параллельная основанию), то обнаружим в них весьма обтекаемые формулировки, которые никак не могли указывать на какие-нибудь планы по унии[291]. Так, в апрельском послании 1519 г. говорится: «… уразумели есмя от твоего посольства доброхо тимую и добрую мысль папину, кою к нам имеет, желаем чтобы еси от нас ему дяковал по тем речем, которые говорили есмя послу твоему, и нечто нам боле того ему приказати прилучитца б и мы тобою учиним, а что можем о добре папине и о дружбе с ним, и о которых делех, попригожу хотим с ним ссылатися»[292]. Как видим из текста послания, Василием Ивановичем было высказано лишь желание переписываться с папой «о добре» и «о дружбе с ним», однако даже в таких общих фразах Дитрих Шонберг мог усмотреть какие-то намеки на унию! О содержании письма Дитрих проинформировал своего брата Николая, а тот — папскую курию. Но отцу Николаю Шонбергу так и не удалось приехать в Москву. Братпроповедник Ордена св. Доминика был задержан в Польше королем Сигизмундом под тем предлогом, что настал «благоприятный момент» для коренного перелома в войне с Василием III. Судя по сугубо оборонительной позиции Великого княжества Литовского в 1519 г. и отсутствию каких-либо наступательных действий, причина задержки уполномоченного папы была другая. В Кракове и Вильне подозрительно отнеслись к миссии монаха, поскольку знали, что его брат участвует в тайных переговорах между великим магистром и великим государем. Однако вскоре Сигизмунду все же пришлось просить папу о посредничестве в переговорах с «московитами». Дело в том, что 12 января 1519 г. умер «старик Максимилиан», император Священной Римской империи германской нации, и все прежние договоренности о перемирии, достигнутые послами де Колло и де Конти к 31 декабря 1518 г., теряли свою силу. Польский король попросил прислать для посредничества с Москвой «человека осторожного, опытного, честного, который не был бы монахом (намек на Н. Шонберга — А. Л.), но действовал бы беспристрастно…»[293].
