Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
– Так варить вам сосиски? – надменно поднял брови буфетчик.
– Вари! – решительно приказал Азарцев. – И сделай яичницу, я подожду.
– Яиц тоже нет. – Ухмылка у Николая была широкая, во весь рот.
– Мне самому, что ли, за ними бежать? – тихо спросил его Владимир Сергеевич, но в голосе его послышались такие нотки, что буфетчик больше не решился отнекиваться и, содрав на ходу куртку, ринулся через двор в магазинчик, что был недалеко через дорогу около автобусной остановки. «Ишь, баре какие! – с возмущением думал он. – Бегай тут по холоду для них, еще простудиться можно! Непременно яичницу ему подавай, не может просто сосиски с хлебом пожрать! Вот пожалуюсь Юлии Леонидовне, что из-за него влез в дополнительный расход, не смог соблюсти режим экономии!» Купив для Азарцева десяток яиц, а себе из больничных же денег пачку самых дорогих сигарет, буфетчик с обиженным видом вернулся назад.
Азарцев в глубокой задумчивости сидел перед стойкой бара над пустой рюмкой и наполовину пустым стаканом сока и рассеянно жевал остывшую с утра булочку. Гнев его уже прошел, и он вовсе уже не думал о еде.
Саша, дочка Антонины, той самой, что так замечательно пекла булочки, явилась прямо из школы, с коричневым рюкзачком. Свою белобрысую косу она замотала толстым узлом на затылке и теперь собиралась мыть полы – снимала со столов скатерти и переворачивала вверх ножками деревянные стулья.
– Давайте я вам хоть булочки в микроволновке разогрею, – предложила она, увидев скромную трапезу Азарцева.
– Ну, разогрей… – Азарцев очнулся. После смерти матери он уже отвык, чтобы кто-то заботился о нем. Да и при жизни родителей он практически с первого курса жил один. Родители весь год жили здесь, «на генеральской даче», а он весело проводил время на Юго-Западе, в оставленной ему небольшой двухкомнатной квартирке. К тому же вскоре он познакомился с Юлей, которая терпеть не могла его мать. Потом, на пятом или шестом году их официальной совместной жизни, когда уже встал на ноги, он купил новую квартиру, которую после развода оставил Юле и дочери, а сам опять вернулся туда, откуда вышел, на Юго-Запад. Честно говоря, Азарцеву даже нравилась теперешняя неприкаянность и то, что он никому не был обязан. В быту он был неприхотлив, довольствовался самой обыкновенной одеждой и пищей, со своим немудреным хозяйством давно привык управляться сам, хотя и не любил ни прибираться, ни готовить. Но зато он ненавидел Юлины возгласы, что он необыкновенный лентяй, что ему лень вымыть посуду, пропылесосить ковры и даже почистить ботинки. Это, кстати, было неправдой. Он следил за ботинками, но чистил их действительно не каждый день, а по мере необходимости.
С Тиной, пока они жили вместе, было все по-другому. Она никогда не заставляла его заниматься хозяйством, а если он все-таки что-то делал, то благодарила и заглядывала ему в глаза, будто побитая собака. Иногда она вела себя странно: вдруг с утроенной силой начинала заботиться о нем, говоря, что чувствует себя виноватой, что мало уделяла внимания своему бывшему мужу. Он этого вообще не понимал. Он-то, Азарцев, причем? То, наоборот, не делала по дому вообще ничего. Сидела целыми днями без дела, рассматривая какие-то книжки. Говорила, что не хочет привязывать его к себе, уверяла, что он все еще любит Юлию, и гнала его прочь, или исчезала сама на целые недели, пока он не отлавливал ее где-нибудь в метро, где она иногда все еще продавала газеты. Тина наотрез отказывалась ночевать в его квартире на Юго-Западе, хотя там было все-таки просторнее, чем в ее собственной однокомнатной конуре, да и добираться до работы оттуда было удобнее.
– Нет, нет, – говорила она. – Не настаивай! Я плохо чувствую себя там, где ты до меня жил с женой.
– Да с тех далеких времен здесь уже ничего не осталось! – Он пробовал ее переубедить.
– Все равно! Мне там очень плохо! Особенно, когда я остаюсь в квартире одна. Кажется, что меня из нее кто-то прямо выталкивает! Там даже стены враждебны, они ругаются!
Или ни с того ни с сего Тина начинала уверять его, что им необходимо пожить раздельно, чтобы убедиться, что они действительно не могут жить друг без друга.
– Я ведь вижу, что тебе не нравится у меня, что ты хочешь жить как прежде, один. Так живи. Нам обоим будет легче.
– Ну, что ты выдумываешь, – успокаивал ее Азарцев, но часто, когда он возвращался с работы к ней, колеса его машины сами собой поворачивали в другую сторону. Ему тогда приходилось разворачиваться и ехать назад. – Слушай, – однажды не выдержал он. – Мы живем с тобой только полгода, а ты уже вся исстрадалась. Как же ты с мужем-то прожила семнадцать лет?
Тина тогда резко обернулась. Он отчетливо помнил, как исказилось горечью ее лицо.
– С мужем я не страдала, – ответила она. – Я его не любила и не страдала из-за него. Я жила вместе с ним, ходила по магазинам, готовила еду, но была сама по себе и не думала о нем.
– А о ком ты думала?
Она положила на плиту тряпку, которую зачем-то держала в руке.
– О сыне. О работе. О Барашкове. А последний месяц – о тебе. И видит бог, мне тогда жилось почему-то легче. – Она вышла из кухни и легла, делая вид, что листает какой-то журнал из тех, которые у нее оставались непроданными. Он еще посидел за столом, допивая чай, потом пошел к ней, присел на край постели.
– Ну вот, приехали. – Он поцеловал ее в щеку. Щека была соленая. – Я люблю тебя, ты – меня. Отчего же нам вместе хуже, чем с теми, которых мы вовсе не любили?
– Оттого и хуже, – отозвалась она, – что тех мы не мучили. Ни подозрениями, ни ревностью, ни дурными снами.
– Послушай, – сделал еще одну попытку Азарцев. – Это у тебя дурное настроение. Ты должна работать врачом. Подумай только, столько лет отдать больнице, больным – и разом перечеркнуть целую жизнь! Конечно, можно с ума сойти!
– Я не сошла с ума! – холодно ответила Тина. – Я больше не могу работать врачом.
– А ты попробуй! Дай мне слово, что завтра поедешь со мной в нашу клинику. Будешь работать у меня и выбросишь, к черту, все свои газеты-журналы! Вспомни, там в холле тебя ждет не только работа, но и прекрасный рояль. Ты уже сто лет не пела. В первую же неделю устроим концерт, договорились?
– Я и с мужем тоже не пела, – ответила она. – В клетках не поют. Мне не привыкать.
Будто ударили его тогда эти слова. Чем он виноват перед ней? Почему женщины так жестоки? И вот тогда ему в первый раз показалось, что кожа ее пахнет вовсе не солнцем, а просто мьиом, и он впервые уснул возле нее без всякого желания. Она же еще долго лежала неподвижно, без сна, но утром поехала с ним в его клинику, как он и хотел.
Дорога в ад выстлана благими намерениями. Тина напилась в первый раз до чертиков как раз после того «концерта». Но кто же думал, кто знал, что все получится именно так?
– Вот и булочки горячие! – Перед ним стояла Саша, держа на подносе булочки, тарелку с яичницей и металлическую миску с сосисками. Он взял вилку и нож и приготовился есть, но тут на экране его мобильного высветился телефонный номер Юлии, аппетит пропал. Выключить телефон Азарцев не мог. Саша поставила поднос и отошла.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
