Я держался. Я понизил голос и склонился ближе.
— Теперь считаешь это место своим домом?
Я смотрел ей в глаза, пытался что-нибудь услышать, увидеть, получить от нее правду.
— Сиэтл? — осторожно спросила она. Перри посмотрела на ладони и склонила голову. — Да. Думаю, да.
Стоило это принять. Это уже было хорошо. Но не достаточно.
— Я про меня. Я — твой дом?
Она потерла губы, и напряжение в машине возросло. Ожидание было невыносимым. Но твердеть мне уже было некуда.
— Декс… — начала она. — Я все еще растеряна из-за всего. Все так быстро меняется… мне нужно время привыкнуть. Я даже не успела толком обдумать ничего, кроме того, что мы не умерли. Понимаешь?
Я пристально смотрел на нее и прижал ладонь к ее щеке, наслаждаясь теплом ее кожи, ее нежностью.
— Ты — мой дом, Перри. И я буду твоим.
Я склонился и нежно поцеловал ее, пробуя ее губы, ее обещание. Я отодвинулся, и ее глаза открылись, губы остались приоткрытыми.
Сглотнув, я улыбнулся и сказал:
— Отнесем вещи наверх.
Мы вытащили вещи из машины и добрались на лифте до второго этажа, где была моя — наша — квартира. Я начинал думать, что поспешил говорить ей, что хотел сделать ее своим домом и быть ее. А потом понял, что вел себя дерзко еще с момента, когда она испекла мне пирог. Не было смысла останавливаться теперь, хоть ноги ощущались тяжелыми, пока мы шли к нашей двери, хоть шея была потной, хоть мне хотелось проанализировать момент. Это не остановит нас.
Я замер перед дверью, вытащил ключи и глубоко вдохнул. А потом посмотрел на нее. Она смотрела на меня в предвкушении, которое никто из нас не мог уже игнорировать.
Я кашлянул.
— Я подумал, что стоит тебя предупредить, что, как только мы войдем в квартиру, я обрушусь на тебя. И мне все равно, устала ты, в синяках или царапинах. Их будет больше, когда я закончу.
Я не знал, что ее глаза могут быть еще больше. Но они расширились. Эй, она теперь хоть знала, что грядет.
Для нас обоих.
Я открыл дверь и прошел в квартиру, где запах стал чуть затхлым. Чертова влажность Сиэтла пробиралась всюду. Я думал, что Перри замешкается после того, что я ей только что сказал, но она прошла следом за мной. Ее уверенность удивляла. И я твердел все сильнее.
Я бросил сумку и схватил ее, закрыв дверь, прижав к ней Перри. Она вскрикнула хрипло, и от этого все во мне затрепетало, и мне захотелось обрушить на нее все, что я держал в себе весь день.
Я поглощал ее губы своими, хотел больше, всю Перри, всегда хотел больше. Она была слаще, чем в машине, влажнее. Она была открытой и дающей. Наши языки жарко переплелись, я прижимался к ней, желая поглотить ее всеми способами. Одна ладонь затерялась в шелке ее густых волос, тянула легонько, а другая задирала ее рубашку, касалась ее кожи.
Мои губы отстранились и направились к ее уху, где я лизал мочку и ощущал ее дрожь.
— Я хочу погрузить язык глубоко в тебя, — простонал я.
Она издала смешок.
— Думаю, это ты уже сделал.
Я улыбнулся, ведя губами по ее шее.
— Это еще ничего.
Я снял ее рубашку через голову, расстегнул ее лифчик, и ее тяжелые груди освободились. Я опустил голову и вобрал в рот один сосок, и он набух у меня во рту. Дыхание Перри перехватило, и я знал, что был на верном пути. Прошлой ночью главной была она, но теперь мы были у меня, и я собирался оттрахать ее до потери пульса.
Когда из ее сладкого рта вырвался стон, я начал расстегивать ее джинсы, опускать пальцы ниже и чуть не сорвался, обнаружив, как она мокра там. Она почти таяла от моего прикосновения.
Перри задышала тяжело, и я опустился на колени, прижимая ее к двери, стянул ее джинсы и трусики и отбросил на пол. Я поднял ее ногу и закинул себе на плечо, а потом начал нежно и влажно целовать ее колено по пути по внутренней стороне бедра. Ее тело напряглось и расслабилось от моего прикосновения. Я с силой сжал ее попу и притянул ее к своему лицу. Мои губы встретились с ее набухшими, и я дразнил ее клитор кончиком носа, а потом погрузил в нее язык.
О, ничто не ощущалось лучше, чем это. Она впилась в мои волосы, чуть не выдернув их, и я знал, что свожу ее с ума. Она опускалась ко мне, раскачивала бедрами, и я был ненасытным зверем, который хотел все больше и больше. Я хотел быть в ней всеми способами. Я хотел остаться там, оставить след, чтобы она ощутила меня и не забыла.
Она кончила с силой мне в рот, ее клитор пульсировал под моими губами, ее складка раскрылась, и я пил ее, доводя все сильнее до пика, пока она стонами не попросила меня остановиться.
Я отодвинул голову и посмотрел на ее довольное лицо, вытирая губы ладонью.
— С возвращением, — сказал я с улыбкой. А потом помог ей с ее дрожащими ногами выбраться из джинсов и повел ее в спальню.
Мой черед.
ГЛАВА ВТОРАЯ
А потом мы спали и спали. Мы лежали в кровати, впав в спячку на зиму. Ее нежная кожа и мое уютное одеяло — все, что мне требовалось. Я мог умереть тут от расслабленности… или ласк.
— Ты всегда принадлежала моей кровати, — прошептал я ей на ухо, выбираясь из-под нее и обвивая ее руками. Это был миллиардный оргазм для нас обоих, было сложно выбраться из кровати. Я выполнил обещание прошлой ночью, а потом в три часа утра я получил минет, и мы совершили еще два раунда в теплом полусонном состоянии.
Она прижалась ко мне, и я слышал улыбку в ее голосе, когда она сказала:
— Думаю, Кролику придется освободить место для меня.
— Он не будет делить комнату с нами. В кровати может быть лишь один пес, и это я, — я подумывал позвонить Ребекке и попросить ее позаботиться о Жирном Кролике еще пару дней, чтобы мы с Перри могли побыть вместе, словно в медовом месяце. Но я знал, что начну скучать по нему рано или поздно.
— И ты плохой пес, — пошутила она.
— Гав-гав. Дайте песику кость.
Она рассмеялась и стукнула меня по руке. Потому я ее и любил. Она давала мне говорить даже бред, порой это ее веселило.
И снова это. Это слово, это ощущение падения, я будто тонул. Приятное, чудесное и пугающее ощущение. К этому нужно было привыкнуть. Нужно привыкнуть к любви и надеяться, что и она сможет сделать это.
— Эй, Перри, — сказал я, целуя ее макушку. Ох, она пахла потрясающе. Как секс и ваниль.
— Ммм?
— Что ты делаешь этой ночью?
Она повернула голову и улыбнулась мне.
— Кроме тебя?
Я улыбнулся.
— Детка, со мной это навеки. Это как закон Ньютона или то, что Амазон захватывает мир.