В начале 1917 г. Ростовцев был избран членом Академии наук. Рост и упрочение его положения в университетских и академических кругах вполне соответствовал его научной славе. Однако было бы ошибкой считать, что его деятельность воспринималась безусловно положительно всеми его коллегами. Сильная, волевая натура ученого, не скрывавшего своих сомнений и антипатий, у многих вызывала раздражение. Б. В. Варнеке в своих мемуарах упоминает о конфликте, возникшем из-за предложения И. В. Помяловского преподнести Ф. Ф. Соколову диплом почетного доктора. Ростовцев, на наш взгляд без достаточных оснований, выступил категорически против.[21] Не всех, очевидно, устраивало и активное участие Ростовцева в деятельности партии кадетов, в которых усматривали «врагов престола», а также его близкое знакомство с лидером партии Π. Н. Милюковым. Но главное, что вызывало неудовольствие у некоторых коллег Ростовцева, была его ориентированность на европейскую науку об античности, основанную, безусловно, на ясном понимании того, что никакая наука не может быть наукой исключительно одной страны. Оппоненты исследователя, усматривая в этом недостаток патриотизма, невольно понуждали себя недооценивать его яркие научные достижения.[22]
Ростовцев внес немалый вклад и в дело популяризации в России знаний об античном мире. По его инициативе и под его руководством при участии слушательниц Бестужевских курсов был выполнен перевод трех весьма содержательных немецких пособий.[23]
Михаил Иванович решительно отверг большевистский переворот 1917 г., означавший крушение всех его надежд относительно будущего России. Настроения Ростовцева этого времени можно легко понять из его письма к поэту Вячеславу Иванову от 27 декабря 1917 г.: «Как Вы поживаете? Как переносите крушение? Черкните, если найдете время, два слова. Очень хотелось бы повидать Вас и побеседовать. Но это, очевидно, в области мечтаний. Утешаюсь мыслью, что в истории бывали времена, когда людям жилось еще хуже. Вряд ли, однако, можно найти эпоху, когда бы в одном месте собралось столько людской подлости. Побиваем рекорд».[24]
Летом 1918 г. Ростовцев вместе с супругой навсегда покидает Россию. Поездка эта была запланирована им давно и изначально имела сугубо научный характер. Однако события конца 1917 — начала 1918 г. вынудили ученого принять это тяжелое, но единственно возможное для него решение. Из России чета Ростовцевых выехала сначала в Швецию, а в начале 1919 г. — в Англию, где у Михаила Ивановича были старые научные связи. Почти два года Ростовцев преподает в Оксфорде, где получает звание почетного доктора. Однако к середине 1920 г. у него складывается решение о переезде в США.
В Америке Ростовцев преподает сначала в Университете штата Висконсин, а затем — в Йельском университете. Причина смены места работы в некоторой степени проясняется из письма Ростовцева к Питириму Сорокину от 3 октября 1938 г., когда по выходе на пенсию перед ним стоял трудный выбор: либо принять очень заманчивое (однако отклоненное им) предложение перейти на работу в Гарвард, либо продолжить работу в Йельском университете. «Как трудно было мне в Висконсине и Йеле завоевать студентов, заставить их меня слушать и много работать, несмотря на все комические стороны моей личности, которые я сознаю больше, чем вы думаете: курьезная внешность, экзотические манеры, сильный акцент и порядочное количество ошибок в моем английском языке. Все это осталось, и все это скорее усилится, чем уменьшится. Ко всему прочему прибавляется растущая глухота».[25]
Но, несмотря на все трудности, именно этот период вынужденной эмиграции оказался самым важным и плодотворным в научном творчестве Ростовцева. Именно в это время увидели свет два его главных сочинения: «Общество и хозяйство в Римской империи» (впервые опубликованное в 1925 г. на английском языке) и «Социально-экономическая история эллинского мира»,[26] а кроме того, под его руководством проводятся многолетние раскопки в Дура-Европос — эллинском городе в верховьях Евфрата, основанном около 300 г. до н. э. по распоряжению Селевка Никатора.[27] Историко-культурная ценность раскопок в Дура-Европос была огромна, она показала роль античной Месопотамии как места глубокого взаимодействия греческой, иранской и семитской культур.
Предлагаемый читателю русский перевод книги «Общество и хозяйство в Римской империи» сделан с немецкого издания 1928 г., к которому М. И. Ростовцев собственноручно написал предисловие. Мы надеемся, что знакомство читателя с одной из главных работ ученого встретит достойный интерес и послужит благородному делу распространения знаний об античном мире.
А. Я. Тыжов
Из предисловия к английскому изданию
Работая над этой книгой, я отнюдь не имел в виду пополнить научную литературу новой «Историей Римской империи». Моя цель скромнее, так как передо мной стоит более узкая задача. О внешней политике императоров, развитии государственного устройства, системе гражданской и военной администрации, организационном устройстве армии существует уже достаточно основательных, добротных монографий; вопросы муниципального самоуправления италийских и отчасти провинциальных городов также получили достойное освещение в специальных исследованиях, и уже появились работы, в которых прослеживаются особенности исторического развития отдельных провинций в условиях империи. Однако до сих пор еще никем не написана монография, где была бы представлена целостная картина социальной и экономической жизни Римской империи и выявлены основные тенденции общего развития. Есть ряд ценных работ, проливающих свет на те или иные частные проблемы этого плана или отдельные исторические периоды. Но большинство из них, как, например, превосходная работа Л. Фридлендера, написаны с позиции антиквара, а не историка, и нельзя назвать ни одного труда, где была бы сделана попытка связать ход социального и экономического развития империи с историческим развитием ее государственного и административного устройства или с внутренней и внешней политикой императоров. Настоящая книга представляет собой первый опыт в этом направлении. Я отнюдь не обольщаюсь относительно достигнутого результата и не испытываю полного удовлетворения. Передо мной стояла непростая задача, которая сложно поддается решению, а скудный материал приходилось собирать по крохам. Соответствующие статистические данные отсутствуют. Немногочисленные факты, доступные наблюдению, всегда допускают спорные толкования, а выводы, которые из них делают ученые, носят гипотетический характер и зачастую представляются весьма произвольными. Однако, невзирая на все трудности, эта тема крайне увлекательна. Я убежден в том, что настоящая всеобъемлющая история Римской империи может быть написана лишь на основе глубокого изучения социальных и экономических отношений этой эпохи.
