Когда мы с тобой начинали в пятидесятые, рассказ имел ценность, измеряемую только в часах, проведенных за пишущей машинкой, или долларах, заплаченных машинистке, и если ты не хотел его публиковать, то помещал рукопись с отказом в конверт с обратным адресом — подумать только, сколько времени и изобретательности было потрачено, чтобы отыскать в отказе хоть что-то обнадеживающее! Сегодня ты не считаешь нужным возвращать странички, которые сами собой распечатываются, пока автор на кухне готовит себе бутерброд, но разве это освобождает тебя от необходимости ответить «да» или «нет» или просто подтвердить, что рукопись получена? Как ты поживаешь, Мори? Как Улла? Сколько исполнилось…
— Понятия не имею.
…малышу Шари? Представляешь, мы с Бенедиктом стали коллегами, работаем вместе! Знаешь ли ты, что Джо Бернстайн открыл офис на Пятьдесят седьмой и составляет «Компендиум теорий конца света»? Ты можешь застать меня в его офисе, я там весь день.
Люси добавила адрес и телефон офиса, но письмо не отослала. Нашла очки, взяла книгу Фредерика Баумгартнера[4] «Жажда конца. История милленаризма в западной цивилизации» и погрузилась в чтение.
Вернувшись домой к вечеру, она не нашла ни письма от Мори, ни звонков на автоответчике. И так до конца недели и всю следующую.
Стопка книг на швейной машинке росла. Когда Джо отправился обедать, а Бети заявила, что ей нужно кое-что купить, Люси вызвалась остаться в офисе. От нее не укрылось, что от Бети не укрылось: Бенедикт и Эл с трудом удержали вздох облегчения. Теперь они могли пообедать вдвоем.
Люси нравилось оставаться в опустевшем офисе, и, убедившись, что на домашнем автоответчике нет звонков от Мори, она устроилась с бутербродом и книгой Элейн Пейджелс[5] «Видения, пророчества и политика в Книге Откровения». В какой-то момент она оторвалась от чтения, чтобы бросить взгляд на гниющее яблоко, за разложением которого с интересом следила. Потом она поднялась, подошла ближе, изъяла сморщенный почерневший огрызок из проволочного гнезда и бросила в мусорную корзину. Ощутив прилив сил от содеянного, Люси направилась к окну, чтобы убрать с подоконника шеренгу пустых бутылок из-под газировки, и тут мимо окна пронеслось падающее тело. Я не могла видеть, как тело проносится мимо окна, подумала Люси, ведь иначе я должна была бы что-то предпринять, а я не знаю что. Подойдя к окну, она с высоты двенадцатого этажа посмотрела на серую щель двора. Увидела ряд мусорных контейнеров, гору бугристых черных пластиковых мешков, горшок с засохшим фикусом и тело — оно лежало на боку, щека покоилась на предплечье, и можно было подумать, что человек спит, если бы не левая нога, согнутая так, как нога не сгибается. Люси набрала девять-один-один, сообщила: во дворе тело женщины, пожилой женщины, чернокожей женщины — и продиктовала адрес, номер телефона, с которого звонила, и свое имя.
Люси стояла у окна — внизу ничего не происходило. В офисном здании напротив — очевидно, оно выходило окнами на Пятьдесят восьмую — кто-то сидел за компьютером. Этажом выше женщина поднесла к окну цветок в горшке, поливала его и знать не знала, что лежит тринадцатью этажами ниже во дворе, а там открылась дверь. Оттуда вышел мужчина в одной рубашке и остановился. Легкий ветерок задрал подол мертвой женщины, обнажив бедро, чего, подумала Люси, погибшей бы не хотелось. Она почувствовала, что ее душат слезы. Мужчина вошел в дом и закрыл дверь — видимо, как и Люси, не знал, что тут следует делать.
Эл и Бенедикт вернулись после обеда и тоже выглянули в окно. Потом пришли Бети и Джо, и Джо позвонил управляющему дома. Люди Широко Открытого Глаза попытались вернуться к своим делам.
Когда Люси снова подошла к окну, во дворе уже толпился народ. Там были и тот мужчина без пиджака, и полицейские. Они заслоняли тело. В окнах напротив виднелись лица. Женщина, поливавшая цветок, владела окном единолично, в окне слева от нее люди стояли в два ряда, и те, кто позади, заглядывали между голов и через плечи тех, кто впереди.
— Интересно, — обратилась Люси к Бети, та стояла рядом. — Такой длинный прогал между событием и моментом, когда мир его замечает.
— Как это — прогал? — спросила Бети.
Расстроенная, вся на нервах, Люси обрадовалась, когда Джо предложил пойти к нему. За ужином они рассказали о случившемся Дженни. Отмеченная Люси пауза между этим событием и реакцией на него никого, кроме нее самой, не заинтересовала, а когда она упомянула, что сначала отказалась поверить в увиденное, поскольку не знала, что делать, Джо сказал:
— Ты должна была позвонить девять-один-один, и больше ничего.
— Это я знаю, — сказала Люси. — Я так и поступила. Мне просто пришло в голову, что такая реакция может быть интересна, если ты, к примеру, пишешь рассказ. В каком порядке герой воспринимает то, что видит? Скажем, «женщина старая, очень-очень маленькая и чернокожая», или «маленькая, чернокожая и старая», или «чернокожая, старая и очень-очень маленькая»?
Люси заметила, что Дженни слушает ее, затаив дыхание. Ее слезы не душили, а лились по щекам. Ей погибшая старая чернокожая женщина не представлялась персонажем рассказа. Люси любила свою подругу Дженни. Она сказала:
