Вечные соперники Швеции — Россия и Дания — не могли этого долго терпеть. Русские государи давно мечтали о выходе к Балтийскому морю и не раз предпринимали попытки эту мечту осуществить. Дания не могла позволить господства Швеции на Балтике и с тревогой и ревностью следила за успехами своего северного соседа. И в конце XVII столетия сложился военный союз против Швеции. К этому союзу скоро присоединились Саксония и Речь Посполитая, которые, со своей стороны, тоже устали от диктата Швеции и желали отрезать себе кусочек пожирнее от лакомого ливонского пирога. В те годы саксонский курфюрст Август II одновременно являлся польским королём. Подписав в 1699 году тайный Преображенский договор с Россией, Август II весьма усилил Северный союз, поставивший себе целью ослабить Швецию и ликвидировать её лидерство на Балтике.
В начале 1700 года саксонцы без объявления войны вторглись в Лифляндию и осадили Ригу, а датчане летом этого же года захватили герцогство Гольштейн. Тогда юный шведский король Карл XII, до тех пор ведший разгульную светскую жизнь, а теперь потрясённый внезапным началом войны, совершенно переменился. Это и неудивительно: в лихую годину юноши быстро взрослеют и мужают. Карл отказался от забав и развлечений, свойственных его возрасту (на тот момент ему было 18 лет), отказался от вина, роскоши, общения с прекрасными женщинами и, переодевшись в платье простого солдата, начертав девиз на знамени своём: «Med Guds hjälp»[4], занялся войной. Шведские министры, перепуганные возникновением союза нескольких могучих держав, предлагали королю вступить в переговоры и подкупами и уступками избежать краха. Но Карл в юношеском задоре посмеялся над ними и сказал, что разгромит противников одного за другим. Заручившись поддержкой голландцев и англичан, не желавших, в свою очередь, усиления Дании, шведский король взял в осаду Копенгаген. Напуганные этой неудачей, датчане вышли из Северного союза. А российский царь Пётр I, бывший не намного старше шведского короля, вскоре проиграл шведам сражение под Нарвой — несмотря на значительное преобладание в числе русских войск. Далее Карл, проявивший себя талантливым полководцем, принялся за саксонцев. И в 1701 году наголову разбил под Ригой саксонское войско. Закрепляя успех, шведы вступили в земли Речи Посполитой, где задержались на пять лет.
Русский царь, быстро оправившийся после нарвского поражения, воспользовался тем, что шведские войска ушли на юг, и занялся укреплением армии. И преуспел в этом настолько, что уже в 1702 году возобновил военные действия против шведов. В течение ближайших двух лет русские войска захватили крепости Нотебург и Ниеншанц (шведская крепость, которая являлась главным укреплением города Ниен на Охтинском мысу на берегу Невы — возле современной Красногвардейской площади в Петербурге; основана была крепость в 1611 году на землях, отнятых у Новгородской республики, на месте торгового поселения Невский городок), что дало им возможность закрепиться на берегах Невы; потом заняли Ямбург и Копорье, Дерпт (бывший русский город Юрьев), а также Ивангород и Нарву. Так русским удалось отбить у шведов Ливонию и основать на вновь обретённой территории твердыню Санкт-Петербург, куда тут же была перенесена российская столица. Тем временем шведский король захватил такие крупные города, как Вильня, Гродно и Варшава. Саксонские и польские войска терпели поражение за поражением. Наконец, в 1706 году курфюрст саксонский и король польский Август II подписал позорный Альтранштедтский мирный договор и сложил оружие. По этому договору Август II отрёкся от польского престола, отказался от союзных обязательств перед Россией, был обязан отозвать с русской службы всех саксонцев и выдать шведам всех служивых русских, какие находились в то время в Саксонии. Кроме того Август II сдал шведам Краков и другие польские крепости со всеми пушками и припасами и впустил в саксонские города шведские гарнизоны. Этот договор отдал в руки шведов всю Польшу и развязал им руки для наступления на главного противника — Россию. В планах у шведов было навсегда отнять у русских города Новгород, Псков, Архангельск, Олонец, Каргополь. Швеция, таким образом, намеревалась отодвинуть Россию подальше вглубь континента, отбросить опасного соседа от своих владений на Балтийском море и сделать это море совершенно шведским; одна из целей — уничтожить русскую торговлю через Архангельск и тем самым устранить торговых конкурентов...
Оставив Россию без союзников, венценосный шведский полководец двинулся на неё через земли Литвы... Для последней это стало настоящей катастрофой. В послании к одному из своих генералов король наставительно писал: «Все, кто медлит с доставками или вообще в чём-нибудь провинится, должны быть наказаны жестоко и без пощады, а жилища их — сожжены...», «...поселения, где вы встретите сопротивление, должны быть сожжены, будут ли жители виновны или нет». Об этом же Карл писал и другим своим генералам: «Если враг не оставляет вас в покое, господа, тогда вам следует опустошать и выжигать всё кругом, короче говоря: так разорить страну, чтобы никто не мог и рискнуть к вам приблизиться». Сомневающихся в необходимости жестоких мер Карл поддерживал собственным примером: «Мы сами стараемся изо всех сил и также разоряем и выжигаем каждое местечко, где появляется противник. Недавно я сжёг таким образом целый город...»
ЛанецкиеСтарый шляхтич Ян Ланецкий по молодости лет был истинным украшением местного шляхетства. Высокий, статный, с красивыми правильными чертами лица, умный, деятельный. И слово его — меткое, взвешенное — в собраниях много значило, и на поступки его равнялись; и во всём доверяло ему шляхетство, полагалось на его ум и удачливость, не раз направляя послом-депутатом в Оршу, на поветовый сеймик, и прочили ему другие шляхтичи, что скоро он, достойный из достойных, станет поветовым маршалком[5]. Кровь молодая бурлила, на месте не сидел. Родил идеи и брался за разные гешефты (иные, впрочем, не достаточно продуманные, но от честного сердца и добродетельной души), желая укрепить положение шляхетства и по возможности облегчить жизнь крестьянства после Русско-польской войны[6], ввергнувшей Литву в тяжелейшее бедствие. Но с возрастом поостыл наш добрый шляхтич, ибо убедился, что мир не переделать, поскольку нет возможности переделать само человечество. Действительно, по молодости лет многие тешат себя иллюзией — будто могут изменить мир; но проходит жизнь, и ничего не меняется — разве что только меняются те, которые пробовали мир изменить... Хотя кое-что из задуманного Ланецкий успел и потому пользовался уважением и доброй славой как среди шляхтичей, так и среди простых людей.
Лет после тридцати Ян Ланецкий занялся делами имения и хозяйства. И скоро обнаружилось, что ему более следовало бы родиться купцом, чем шляхтичем, ибо отличался он сметливостью, прозорливостью, очень нужными тем, кто промышляет куплей и продажей, умением убеждать — весьма важным свойством для негоцианта, и многого достигал переговорами, имел верный хозяйский глаз, и когда другие шляхтичи бедствовали, разорялись и не знали, чем кормить собственных детей, он даже приумножал своё состояние. В Могилёве у Ланецких был большой каменный дом на два этажа и с подклетями, а при доме просторный двор и склады, два экипажа; могли бы Ланецкие и больше экипажей себе позволить, да в тех не было нужды. Но этот дом — приобретённый торговым счастьем шляхтича-купца, а вот родовое гнездо Ланецких — было большое имение Красивые Лозняки верстах в сорока юго-восточнее Могилёва, недалеко от городка Пропойска. Сады, огороды, поля, пасека, усадебный дом и несколько изб — такому имению и иные из русских бояр могли бы позавидовать, а уж русские-то бояре — богачи и воротилы известные. И Ян Ланецкий в имении своём души не чаял, всё перестраивал его и благоустраивал... Однако с возрастом, с приходом хвороб Ян и к делам, и к имению стал терять интерес, поубавилось в нём шляхетской гордости, но прибавилось стариковской мудрости. Сказал своим, что в доме могилёвском и в имении лозняковском он будет «тихо жить, стареть и умирать», и, хотя не был ещё безнадёжно стар и рановато ему было помышлять о переходе в мир иной, тем более готовиться к нему, начал постепенно передавать кое-какие навыки и бразды правления своему старшему сыну, в коем видел и находил уже надёжную опору.
