Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 29
Празднично принаряженная к визиту площадь с пока еще стоявшим Лениным суетилась милиционерами, военным оркестром, белыми нашивками спортивной секции. Стояли курсанты пожарной школы. Стояли неровными шеренгами не привыкшие к торжествам группки передовиков-колхозников и творческой интеллигенции. Оркестр репетировал бойкий марш.
– Жанар, Жа-на-ар, куда ты идешь? – кричала со сцены ведущая. – Иди направо вместе со всеми!
Жанар послушно разворачивалась.
– Право в другой стороне, – устало говорила в микрофон Галина Сергеевна. – Че встали, курсанты, выходим сразу за оркестром. Выходим за оркестром, говорю! – срывалась она на грозный крик.
– Девочки, пошли-пошли-пошли, – смягчаясь, потому что самые маленькие, говорила она нам.
Мы, одетые невесомыми снежинками, должны были приветствовать президента сразу по его прибытии на площадь. Неровный кружок, взмахи белыми лентами.
– Какие еще «Снежинки»? – возмущенно говорила ведущая Василисе Ивановне. – Лето на дворе!
Василиса Ивановна покорно объясняла, что новогодний номер – единственное, что успели подготовить.
– Хм, – хмурилась ведущая, придирчиво оглядывая нас, – тогда уж «Пушинки». И музыку замените на летнюю. – И она отворачивалась и яростно переругивалась с директором спорткомплекса, который хотел, чтобы спортсмены прошли перед курсантами или сразу после них, а не десятыми, как сейчас.
Галина Сергеевна, высокая морщинистая тетка, пугала нас своим напором. Она была полной противоположностью учительницы танцев. Под ее криками все бестолково толкались и делали еще больше ошибок.
– Так, повторяю еще раз, – объясняла она со сцены. – Подъезжает машина, выходит Михал Сергеич – сразу Снежинки, то есть, тьфу, Пушинки пошли. Пушинки прошли – выходит оркестр. Потом курсанты со знаменем. После курсантов – речь президента. Потом… – Дальше для меня все сливалось в неразборчивые буквы. Самое главное было – я увижу Михал Сергеича одной из первых.
Пушинки бегали неровным кружком, подскакивали, взмахивая белыми лентами, привязанными к обоим запястьям. На головах – невесомые короны из проволоки, опутанные ватой. Родители бережно чинили короны перед выступлением – заматывали прохудившиеся участки ватой и скрепляли поверх клеем или клейстером.
– Девочки, закончили – и разбегаемся: десять – направо, десять – налево. – Василиса Ивановна проводила рукой, разделяя наш кружок на две части. – Оттуда на трибуны к родителям, – в двадцатый раз повторяла она.
Родителям были выделены места во втором ряду трибун, выставленных на противоположной стороне площади. Мы не выступали раньше нигде, кроме сцены нашего ДК, а там все было понятно – в конце новогоднего номера Снежинки просто упархивали за кулисы.
Утро 28 мая 1991 года было солнечным. Даже воздух был каким-то искристым в день приезда Михаила Сергеевича.
Мы торчали на площади с утра – был финальный прогон представления, потом ждали в боевой готовности пару часов, пока не объявили, что президент задержится еще на час. Нестройные ряды участников приветственного парада стали бесповоротно нестройными. Курсанты пожарной школы смешались с девчонками из медучилища. Пушинки ныли и бегали к родителям за бутербродами и чаем из термоса.
Когда ватные короны на наших головах поникли, а кудри развились и мы, почесываясь и смахивая с лица тополиный пух, сидели на ступеньках сцены, с микрофоном в руках выбежала Галина Сергеевна:
– Так! Готовность – две минуты, едут! Пушинки готовы! – утверждающе-устрашающе закричала она, и под ее взглядом мы вспорхнули и встали идеальным кружком. – Оркестр готов! – Военный оркестр вытянулся в струнку. – Курсанты готовы! – Курсанты поправляли фуражки и застегивали кители. – Где знамя? Знамя, спрашиваю, где?! – От аллейки парка бежал курсантик, державший наперевес, как бревно, свернутое знамя. – У, бестолочи, – бормотала она, сурово осматривая площадь: готовы ли остальные участники парада?
На проспекте, пересекавшем площадь, появилась черная машина. Снежинки-пушинки замерли с поднятыми руками в фигуре танца. Черная машина приближалась в подозрительном одиночестве.
– Три-четыре, начали! – гаркнула в микрофон Галина Сергеевна.
Огромные колонки трескуче заиграли «Лето» Вивальди. Мы отсчитали «тридцать» от начала и подпрыгнули вверх, взмахнув руками, – ленты взлетели высоко-высоко, – потом прошли пять кругов по часовой стрелке, делая волны руками, чтобы ленты колыхались, и вернулись на исходную позицию. По правде сказать, необходимости в волнах уже не было – поднявшийся ветер колыхал ленты так, как ему было угодно, рвал белые юбки и кидал волосы в лицо. Тополиный пух уже не щекотал, а бился об оголенные руки и ноги.
Я щурилась и старалась не отставать от Пушинки впереди меня, одним глазом посматривая на остановившуюся машину. Из нее вышел человек и побежал к сцене.
Галина Сергеевна растерянно смотрела на него. Было понятно, что никакой это не Горбачёв. Мы остановились и ждали команды. Василиса Ивановна маячила из-за сцены: «Продолжайте, продолжайте!» Мы продолжили, сталкиваясь и теряя короны. Увидев, что мы остановились, с другого конца площади выдвинулись курсанты. Они дошагали до нас, но мы продолжали кружиться и подпрыгивать.
– Куда? Рано! – кричала Галина Сергеевна, но из-за ветра и пуха, как снег неистово кружащегося по площади, никто не понимал, кому она кричит.
Мы, как одержимые, скакали кто во что горазд, хотя с другой стороны нас уже поджимал подошедший не вовремя, тоже ослепленный пухом, военный оркестр.
– А вы куда? – орала Галина Сергеевна. – Обратно, всем – обратно!
Курсанты и оркестранты растерянно двинулись обратно. Кое-кто из Пушинок осмелел и побежал к трибунам, откуда уже рвались к нам родители, но их не пускали милиционеры.
– Сначала, сначала! – командовала Галина Сергеевна, закрывая одной рукой лицо.
Оставшиеся Пушинки сбились в кучу и бестолково толклись на месте.
Ветер, казалось, поднял весь пух в городе. Он сбивал с ног и сыпал в лицо снежным крошевом.
– Уводите детей! – крикнула Галина Сергеевна. – Начинаем с оркестра через две минуты. – Как-то в пуховом буране, закрывшем небо и землю, она увидела приближающиеся автомобили Михаила Сергеича, на этот раз настоящие. У меня остановилось сердце.
Пушинки, получив освобождение, упорхнули кто к трибунам, кто к Василисе Ивановне за сцену.
Но я не могла уйти. Я должна была дождаться Михаила Сергеича. Можно было спрятаться за колонкой, я и отправилась было туда, но ветер взвыл на площади, поднимая невиданное количество пуха, и окончательно меня ослепил. В белом мареве доносились визгливые трубы оркестра. Пух, смешанный со слезами, закрыл от меня площадь, президента, курсантов, крикливую ведущую – не осталось ничего, кроме белого буйства.
Нужно было бежать к трибунам, где меня ждала мама, но я уже не понимала, в какую сторону нужно бежать.
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 29
