Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
Дедушка Лёня в полной мере заменил мне отца. С ним мы часто вдвоем ходили в кафе-мороженое, а в магазинах выбирали мне пальто и форму. На замечание продавщицы «Какой у тебя, девочка, заботливый папа» я с гордостью возражала: «Это мой дед». Ему было тогда 48–49 лет, и выглядел он моложаво.
Дедушка меня любил, и я отвечала ему взаимностью. Ему хотелось, чтобы я обучалась музыке, а я с неохотой садилась за инструмент. Но использовала свои детские хитрости — караулила на балконе, когда подъедет его машина, и начинала играть.
В деревне, куда мы с бабушкой выехали по совету врачей для поправки моего здоровья, я на отдельной грядке к его приезду выращивала зеленый салат, который он любил.
Все мое счастливое детство прошло с дедушкой Лёней и бабушкой Олей. Мама представлялась мне какой-то недосягаемой кинозвездой — молодая, красивая, в лаковых туфлях на высоченных каблуках и с яркой помадой на губах. Ее я видела не столь часто, хотя жили мы все вместе. Помимо работы в органах госбезопасности, мама обучалась на вечернем отделении института иностранных языков. Диплом с отличием она получила в 1951 году, закончив пятилетний курс за три года. Благо, иностранным языком владела с детства и имела к тому времени немалый переводческий опыт. Несмотря на молодость, ей доверили работу на знаменитых конференциях глав трех великих держав — СССР, США и Великобритании — в Тегеране, Ялте и Потсдаме. За участие в конференции в Тегеране она была награждена Орденом Красной Звезды.
Одно из наиболее ярких детских воспоминаний — поход вместе с дедом на парад на Красной площади. Будучи непоседливым и чрезмерно активным ребенком, я скакала по трибуне для почетных гостей, что не поощрялось. Зато увидела, как из маленькой дверки в Кремлевской стене, позади Мавзолея, выходил сам Сталин.
Позднее, будучи зрелым, солидным человеком, я выступала перед иностранцами, рассказывая о нашей прошлой советской жизни, и пыталась, в частности, объяснить, как мы относились к «вождю народов». Отлично помню, что тогда было принято обращаться к генералиссимусу с клятвами и обещаниями. И я решила не отставать — написала письмо тов. Сталину, обещая закончить первый класс только на «хорошо» и «отлично». Могу себе представить, что чувствовала мама и другие родственники, когда я сама пыталась отправить это письмо. Прекрасно помню, как горько рыдала, когда в конце года получила одну тройку: я же обещала самому товарищу Сталину.
Спасибо близким, что не пытались меня переубедить, — серьезное осознание и переосмысление происходившего в нашей стране пришло гораздо позднее — во время «взросления», удачно совпавшего с «оттепелью».
…Детство оборвалось в один миг, когда деда Лёню арестовали в первый раз в 1951 году. Взрослым стало не до меня. А меня притягивала улица и дворовые друзья-приятели. Начались прогулы в школе (до сих пор помню, что круг метро по кольцевой — около получаса), шатания по проходным дворам и крышам старых заброшенных зданий. Все это было.
Спасло увлечение спортом — легкой атлетикой. Я всегда быстро бегала, быстрее всех мальчишек в классе, за что во дворе получила прозвище «ЗИС-110» (если кто не знает, это лучший советский престижный автомобиль того времени).
В первый раз, выступая на первенстве района и не зная никого из своих соперников, победила известную чемпионку. И меня пригласили в детскую юношескую спортивную школу для регулярных тренировок. Думаю, это помогло не пойти по кривой дорожке.
Деда арестовали… Обстановка в доме резко изменилась, «друзья» и многочисленные гости словно испарились. Мне было странно наблюдать за резким изменением поведения многих жильцов дома. Раньше, сталкиваясь со мной в лифте, они с приторными улыбками просили передать привет деду (в доме жили сотрудники КГБ), а сейчас при встрече уже не удостаивали вниманием и отворачивались.
Надо сказать, что в начале 1950-х в нашем доме часто проходили аресты, были и случаи самоубийств. Это серьезно изменило саму атмосферу проживания — все взрослые подозревали всех, боялись проявить дружеское участие к семьям внезапно арестованных. Правда, были и исключения. Помню, что сначала арестовали генерала Белкина, и дед приглашал его сыновей — моего ровесника Илью и его старшего брата Игоря — к нам домой. О чем они говорили, не знаю. Но такая поддержка в то время многого стоила.
Они (Белкины-старшие, Михаил Ильич и Ольга Ивановна) отплатили мне сторицей. В те годы, когда дедушка Лёня сам оказался во Владимирской тюрьме, двери их дома в любой час для меня были открыты. Я до сих пор благодарна им за то, что они помогли мне преодолеть сложный подростковый период «разброда и шатаний». Кстати, жили они тогда (репрессированные и освободившиеся, но не реабилитированные) после традиционного уплотнения в одной из комнат своей бывшей квартиры, ставшей коммунальной. Причем вместе с семьей своего сына Ильи.
Сейчас, вспоминая свое детство и окружающую обстановку, могу сказать, что ничего особенного и шикарного в нашем доме не было: разве что, возможно, тоже приехавший из дальних стран буфет-горка с резными ножками, стеклянными дверцами и тяжелой мраморной доской сверху, тогда это была большая редкость; огромный шкаф, в котором частично размещалась посуда и в основном книги; комод в спальне у деда и бабушки; кушетки с валиками под голову, видимо, из Китая. Словом, никаких гарнитуров из карельской березы. Высокое общественное положение деда, в то время он был генерал-майором МГБ, никак не отражалось на нашем интерьере.
Зато помню, было очень много книг в паре больших книжных шкафов. Пока семья после ареста деда не смогла адаптироваться к новой реальности, некоторое время мы жили их продажей. Книги складывали стопками у стены в столовой. Я выбирала что-то для чтения, но через несколько дней они куда-то исчезали, их место занимала новая стопка.
Мама Зоя в это время заканчивала вечернее отделение иняза. Войну она встретила студенткой второго курса ИФЛИ с новорожденной дочкой на руках. Хорошее владение языком, жизненный опыт и, главное, характер помогли ей закончить пятилетний курс за три года. Разбирая недавно ее документы, я была несказанно удивлена — мама, а она была хорошо известным и высоко ценимым педагогом, в своем красном дипломе с отличием имела «четыре» по педагогике. Знали бы ее преподаватели, что вся последующая жизнь Зои Васильевны будет неразрывно связана с педагогикой, что отмечено и высокой правительственной наградой — орденом «Знак почета», и, что гораздо важнее, доброй памятью сотен воспитанных и выпущенных ею во взрослую жизнь первоклассных специалистов.
В семье, теперь из четырех человек, работающей была только мама. Светлана еще училась в институте. Бабушка много часов выстаивала в очередях в Бутырку с передачами для дедушки Лёни и очень экономно вела домашнее хозяйство.
Мама, в годы войны боец ОМСБОН и до ареста деда сотрудник госбезопасности, была вынуждена уволиться из органов. К счастью, ее взяли на работу на вечернее отделение факультета английского языка, которое она незадолго до этого окончила. С самого начала она объяснила декану факультета Виктору Шмидту, что из семьи репрессированных. Но его это не смутило, он ответил: «здесь многие в таком же положении». Так началась ее блестящая в дальнейшем карьера педагога и продолжилась — синхронного переводчика.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
