Но если Юлий Помпоний Лэт сам не придал проведенному «уточнению» сколько-нибудь большого значения, то нельзя сказать, что так же восприняли данный факт другие европейские ученые.
По-видимому, впервые узнавший о нем из римских сообщений и затем перепроверивший эти сведения расспросами пленных московитских воинов польский ученый Матвей Меховский решил сделать себе громкое имя на снятии с европейских карт Рифейских гор в верховьях реки Танаис. Еще бы, представлялась возможность публично осрамить самого Птолемея!..
В 1517 году Матвей Меховский издает «Трактат о двух Сарматиях», где уже в авторском обращении к епископу Ольмюнскому темпераментно и даже с некоторой запальчивостью заявляет: «…Утверждали также, что в тех северных областях находятся известнейшие в мире горы Рифейские и Гиперборейские, а из них вытекают не менее славные реки, описанные и воспетые космографами и поэтами: Танаис, Борисфен… и величайшая из рек Волга.
Все это далеко от истины, и нелишним будет, основываясь на опыте (всеобщем учителе), опровергнуть и отвергнуть это как невежественное и непроверенное сообщение…
Вышеупомянутые три реки… начинаются и текут из Московии… Что там нет гор, называемых Гиперборейскими, Рифейскими и Аланскими, это мы точнее точного знаем и видим, как и то, что вышесказанные реки возникли и имеют истоки на равнине…»
Матвей Меховский отказал Рифеям в праве на существование вообще. Видимо, он очень осторожно относился к повсеместно ширившемуся острому интересу и восхищению античным миром и с радостью использовал возможность уличить древних авторов в ошибках.
Книга Меховского действительно всполошила тогдашний ученый мир. Поверивший его аргументации Альберт Камнезе (кстати, он знал и личные впечатления своих отца и брата от посещений Московии) в письме к папе Клименту VII восклицает, что не может-де… «надивиться дерзости географов, которые без стыда и совести рассказывают невероятные вещи о Рифейских и Гиперборейских горах…», которые, — это уже ему вторит Павел Иовий, тоже известный тогда ученый, — «…положительно известно в настоящее время, нигде не существуют…»
Тут самое время сказать, что многие современные нам авторы упрекают Меховского в неоправданном снятии Рифеев. «Ведь это Урал!» — восклицают они, поддерживая концепцию Юлия Помпония. Нет. Меховский был более близок к современному знанию, чем римлянин. Он тоже знал о существовании гор на северо-востоке Европы. И описал их в том же труде, там, где рассказывает о народе югры (угры — мадьяры). «Югры вышли из Югры, самой северной и холодной скифской земли у северного океана… Югра — самая северная страна и вовсе не имеет высочайших и недоступных гор, ни таких, как Альпы в Италии, ни таких, как Сарматские горы. Следовательно, неверно говорят некоторые историки, что гугны (гунны) вышли из своей области — из величайших и недоступных гор. В Югре, впрочем, есть горы, покрытые густым лесом, но это пологие и легкодоступные горы средней величины и высоты, скалистые и утесистые…»
Так что знание Меховского об Урале было достаточно точным. И он обоснованно противился устоявшемуся мнению, что в этих горах берут начало лежащие далеко к западу Дон и Днепр. Он понял — ничего-то об этих горах Птолемей не знал. Отвел им место на своей карте мира по интуиции. А она — подвела.
Думается, современные критики Меховского близки в своей позиции к мнению австрийского императора Максимилиана I (Матвей Меховский неосторожно послал ему в подарок свою книгу). Император, истовый поклонник Птолемея, был страшно раздосадован покушением на авторитет своего кумира. Решительный человек, он вознамерился немедленно же опровергнуть нахала. Воспользовавшись предлогом подписать какой-то договор, он послал в Московию своего дипломата Франческо да Колло, главной целью поездки которого было доказать розысками на месте неоправданную гнусность покушения Меховского на святые авторитеты.
Впрочем, суть поручения хорошо описал сам да Колло:
«Императору прислана была книга, написанная знаменитым врачом и ученым из Кракова, в которой он осмелился уличить в досадных ошибках государя всех космографов Птолемея. Там, где последний описывает северные страны, и особенно там, где он учит, что Танаис берет начало в Рифейских горах, что якобы этого или подобного ему горного кряжа в России вовсе не существует. Его величество, хорошо осведомленный в географических вопросах и большой почитатель Птолемея, которому он, как все образованные люди, обязан своим знанием космографии, прочел его замечание о Птолемее с большим неудовольствием и дал нам ясное указание исследовать этот вопрос заново…»
Во время пребывания в Москве да Калло старался собрать все сведения, чтобы опровергнуть Меховского. Но уже и опытному царедворцу было слишком одиозным утверждать, что да, стоят, мол, Рифеи в верховьях Танаиса. Поневоле пришлось, чтобы хоть как-то обелить Птолемея, принять трактовку Юлия Помпония. Тем более что и сам Франческо в беседах со сведущими людьми удостоверился, что в дальних северных пределах Московского государства, в стране, называемой Югра, действительно есть горы. Он вслед за Лэтом и отождествил их с горами Птолемея. Но тут же доказал себе, что все же источники великой реки Танаис находятся там, а не в княжестве Рязанском (по Меховскому). Для пущей важности в своем донесении императору да Колло прибавил, что на обратном пути из Москвы, в польском городе Петракове, он имел случай видеть самого Меховского и разубедить его в ошибке. И Меховский (якобы. — Л.С.) сознался, что был введен в заблуждение, основав свое показание на рассказах пленных московитян, содержавшихся в Кракове.
Да Колло, конечно же, был истый придворный ученый. Государю нужны Рифеи — значит, они есть. И если даже немного их сдвинуть в сторону, то главное все же — утвердить угодное императору знание о них. Чтобы, не дай бог, не прогневить властелина. И дипломат решил хоть и передвинуть Рифеи, но оставить там истоки Дона (Танаиса). На всякий случай.
На первый взгляд может показаться странным сегодня, что спор о наименовании гор, расположенных в дальних московитских пределах, вели почему-то иностранцы. Будто бы он не касался русских. Но это отнюдь не так. Просто у русских этот вопрос никогда не возникал.
К моменту приезда в Москву да Колло (июнь 1518 года) русские уже давно примерились к горам на своих восточных рубежах. Отряды московских воинов все чаще проникали в азиатские пределы. И, естественно, давно уже определились с названием порубежных гор. Вот доказательство тому.
В одном из воинских рапортов конца XV века, о карательной экспедиции ратников Ивана III во главе с князьями Семеном Курбским и Петром Ушатым, посланных зимой 1499 года (на лыжах) расправиться с угорскими князьями, не уплатившими своевременно дани, как нечто обыденное прозвучало русское название Уральских гор: «…От Печоры шли воеводы до Камени две недели и тут развелись воеводы князь Петр да князь Семен Камень-щелью; а Камени в оболоках не видать, коли ветрено ино оболока раздирает, а длина его от моря до моря…»
