Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
Характерной особенностью Бет-иль-Мтони было множество лестниц, очень крутых и со ступенями рассчитанными, должно быть, на Голиафа. И, несмотря на это, человек шел прямо вперед, все выше и выше, не имея перед собой ни единой площадки и ни единого поворота, так что у него почти не было надежды добраться до верхнего конца, если он не подтягивался вверх, держась за примитивную балюстраду. Эти лестницы были так изношены, что балюстрады приходилось постоянно чинить, и я помню, как испугались все в нашем крыле дворца, когда однажды утром обнаружили, что оба поручня ночью сломались; помню, в тот день я удивлялась, что на этих страшных наклонных лестницах не произошло ни одного несчастного случая, хотя за целые сутки по ним прошло вверх и вниз множество людей.
Поскольку жители Занзибара незнакомы со статистикой, никто не знал, сколько в точности людей жило во дворце Бет-иль-Мтони, но, если бы мне пришлось рискнуть и сделать приблизительный подсчет, я думаю, не преувеличила бы, если бы сказала, что общее количество его обитателей – тысяча человек. И это большое число не покажется слишком огромным, если учесть, что на Востоке каждый, кто хочет, чтобы его считали богатым и влиятельным, должен иметь целую армию слуг. Не менее многолюдным был, по сути дела, и городской дворец моего отца, который назывался Бет-иль-Сахель, то есть Дом на берегу. Отец имел привычку каждую неделю проводить три дня там, а четыре в Бет-иль-Мтони, где жила его главная жена, которая была его дальней родственницей.
Мой отец Сеид Саид носил два титула – султан Занзибара и имам Маската, причем титул имам – религиозный, и первым его носил мой прадед Ахмед; более того, это наследственный титул, который каждый член нашей семьи имеет право прибавлять к своей подписи.
Как одна из младших детей Сеида Саида, я никогда не знала его без вызывающей почтенной белой бороды. Он был выше среднего роста, его лицо выражало необычную доброту и любезность, хотя в то же время его внешний вид мог мгновенно внушить уважение к нему. Несмотря на свою любовь к войне и завоеваниям, он был для нас образцом и как отец, и как правитель. Для него величайшим идеалом была справедливость, и, если был нарушен закон, он не делал различия между одним из собственных сыновей и обычным рабом. Прежде всего, он был само смирение перед Всевышним. В отличие от очень многих людей, занимающих высокое положение, он по природе был чужд высокомерию и гордости, и не один раз случалось, что, когда обычный, но долго и верно служивший раб женился, мой отец приказывал оседлать коня и ехал один к молодоженам, чтобы лично высказать им свои добрые пожелания.
Моя мать была по происхождению черкешенкой. Вместе с братом и сестрой она мирно жила на ферме отца. Внезапно началась война, страну захватили полчища мятежников, и маленькая семья укрылась «в месте, которое было под землей» – так называла это моя мать; вероятно, она имела в виду подвал: их нет на Занзибаре. Но эти отчаянные головорезы отыскали их, убили обоих родителей моей матери, а троих детей увезли на коне. До моей матери так никогда и не дошло никаких известий ни о судьбе брата, ни о судьбе сестры. Должно быть, мой отец стал ее владельцем, когда она была еще очень мала, потому что она потеряла свой первый зуб в его доме и была воспитана вместе с двумя из моих сестер, которые были одного с ней возраста, как их подруга. Как они, она научилась читать, и это было достижением, возвышавшим ее над другими женщинами ее положения, которые обычно попадали во дворец в шестнадцать или восемнадцать лет и в этом возрасте, конечно, вовсе не желали сидеть на твердой школьной циновке вместе с малолетками. Она была некрасивой, но высокой и хорошо сложенной, и глаза у нее были черные; черными были и ее волосы, которые спускались до коленей. Она была ласковой и доброй, и ничто не было ей приятнее, чем помочь кому-то, кто мог оказаться в беде. Она всегда была готова пойти к больному и даже ухаживать за больным как сиделка. До сегодняшнего дня я помню, как она ходила от постели одного заболевшего к постели другого с книгой в руке, читая им благочестивые утешительные советы.
Моя мать имела большое влияние на Сеида Саида, который редко отказывался исполнить ее желания, хотя большая часть ее просьб была о других. И когда она приходила увидеться с ним, он вставал и делал шаг ей навстречу, а это был очень заметный знак отличия. Имея от природы мягкий и спокойный характер, она отличалась скромностью и во всех делах вела себя честно и открыто. Выдающимся умом она не отличалась, зато шила с изумительным мастерством. Для меня она была нежной любящей матерью, что, однако, не мешало ей сурово наказывать меня, когда я этого заслуживала. В Бет-иль-Мтони у нее было много друзей, а это редкость для женщины из арабского дома. Никто не мог бы сильнее верить в Бога. Я вспоминаю пожар, который случился в конюшнях в одну из лунных ночей, когда мой отец был в городе со своей свитой. При ложной тревоге, когда сообщили, будто бы наш дом загорелся, моя мать взяла под одну руку меня, а под другую свой большой Коран и выбежала из двери. В момент опасности ее больше ничто не интересовало.
Насколько я помню, мой отец, которого называли Сеид или султан, имел, с тех пор как я родилась, только одну главную жену. Остальных, младших жен, которых, когда он умер, насчитывалось семьдесят пять, он покупал время от времени. Его главная жена Азза бинт-Сеф, из семьи монархов Омана, была в его доме абсолютной владычицей. Хотя рост у нее был маленький и внешность неприметная, она имела над своим мужем необыкновенную власть, султан охотно соглашался со всеми ее замыслами. По отношению к другим женам Сеида и к его детям она вела себя властно, высокомерно и придирчиво; счастье еще, что у нее не было своих детей, иначе ее тирания наверняка была бы невыносимой. Все дети моего отца – а их было тридцать шесть, когда он умер, – родились от младших жен, поэтому мы все были равны, и не нужно было поднимать вопрос о том, кто выше родом.
Эту главную жену, к которой надо было обращаться «ваше высочество» (по-арабски это звучит Сеид, а на суахили Биби), ненавидели и боялись молодые и старики, высшие и низшие, и не любил никто. До сегодняшнего дня я помню, как сурово и чопорно она проходила мимо всех, очень редко улыбаясь или роняя хотя бы слово. Насколько отличался от нее наш добрый отец! Он всегда находил теплое приветствие для любого, кто бы это ни был – знатный человек или простой подчиненный. Но моя высокородная и могущественная мачеха знала, как держаться на высоте своего положения, и никто никогда не смел приблизиться к ней без специального приглашения. Я никогда не видела, чтобы она выходила куда-либо без большой свиты, кроме тех случаев, когда она шла вместе с султаном в их баню, предназначенную только для их пользования. Внутри дворца любой, кто встречал ее, чувствовал тот священный трепет, который здесь испытывает рядовой солдат в присутствии генерала. Таким образом, все без труда чувствовали, как высоко она себя ставит. Правда, в общем и целом это не очень нарушало очарование жизни в Бет-иль-Мтони. Обычай требовал, чтобы все мои братья и сестры каждое утро приходили к ней пожелать ей доброго утра, но мы чувствовали к ней такое отвращение, что почти не было случая, чтобы кто-то из нас пришел к ней до завтрака, который подавали в ее покоях, и она теряла значительную часть того почтения к себе, которое так любила внушать.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
