Будучи идеологически перенасыщены, многотомные публикации документов и фундаментальные коллективные монографии по внешней политике СССР{4} фактически не выходили за пределы сталинской трактовки этой проблематики. В нее практически не вносились должные поправки с учетом новых геополитических реалий, существенного изменения основных тенденций развития военно-политических процессов, возрастания нестабильности обстановки на региональном и континентальном уровне, усиления борьбы за сферы влияния, обострения противоречий и необходимости поиска новых конфигураций, союзов и блоков для обеспечения своих рациональных интересов. Вне поля зрения историографии оставался курс, окончательно оформившийся с отказом от антифашистской линии М. Литвинова, — осваивание с гитлеровской внутри- и внешнеполитической прагматикой, неверное восприятие нюансов международного положения и неадекватные меры по преодолению геополитической изоляции СССР, по нейтрализации широкого спектра угроз безопасности страны, нарушение самих политико-правовых основ национальной безопасности. Игнорировались или получали превратную трактовку следующие сюжеты: целый ряд ошибок и просчетов в представлениях о возможности монтирования антисоветских союзов и блоков — Германии с Польшей, западно-европейских держав с той же Германией после военного разгрома Польши; использование военно-силовых форм действия и способов защиты; блокирование с противником, участие в скоординированной деятельности против третьих стран; усиление борьбы за сферы влияния и поиск действенных мер вне пределов допустимой системы морально-политических координат; нарушение международных норм и договорно-правовых актов; применение противоправных акций, использование деструктивных факторов территориальных претензий со стороны гитлеровской Германии, создание видимости политико-правового обеспечения своих действий и т.д.
Практика кануна войны исходила из решающего значения фактора силы при распределении «сфер влияния» — на деле территорий более слабых соседей. Закамуфлированным механизмом пуска катынского преступления были договоренности СССР и Германии, которым официально придавалась форма обеспечения национальной безопасности. Советская историография оправдывала действия Сталина в 1939 г., сговор с Гитлером и «освободительный поход» 17 сентября при помощи серии мифологем, а массовое убийство польских военнопленных просто было приписано после нападения гитлеровской Германии на СССР противнику.
В 60-е годы была предпринята попытка переосмыслить с реалистических позиций многие события военных (и предвоенных) лет в коллективном труде «История Отечественной войны Советского Союза». В нем в смягченной форме был поставлен вопрос о наличии секретных протоколов к советско-германским договорам 23 августа и 28 сентября 1939 г., пересказывалось их содержание. Однако вскоре эта попытка была нейтрализована внедрением прежней единообразной трактовки проблемы, задавлена повторной идеализацией сталинского внешнеполитического курса. Наука вновь потеряла доступ к этому сюжету.
Многотомное советско-польское издание «Документы и материалы по истории советско-польских отношений», дойдя до публикации источников 1939 г., на несколько лет было остановлено из-за несогласия советской стороны решать проблему секретных протоколов и вернулось к дублированию «советской официальной версии» и по этому вопросу, и по проблеме Катыни.
Отечественные и иностранные обобщающие исследования внешней политики СССР кануна и начала Второй мировой войны многочисленны, но только на рубеже 80—90-х годов, с появлением новых подходов к истории, с началом рассмотрения ее, в частности, сквозь призму политологического анализа, цивилизационного подхода и т.д.{5}, с публикацией переводов зарубежных «объективистов»{6}, стал возможен научный пересмотр советско-германо-польских отношений. В освещении советско-германских отношений перестали выносить за скобки польский фактор, решение в сентябре 1939 г. судеб Польского государства и его армии, изображать сговор за счет Польши как естественный и необходимый шаг, войну Германии против Польши — как войну между двумя империалистическими государствами, к тому же якобы начатую по польской инициативе. «Освободительный поход» перестал рассматриваться вне категорий международного права, но лишь в рамках чисто идеологического обоснования классово-интернационалистской миссии помощи братьям по крови и классу (включая в их число и польских трудящихся, которым предлагались блага экспорта революции). Впервые появилась возможность на базе советско-польской комиссии по истории отношений между двумя странами рассмотреть в 1987—1990 гг. политические и военные аспекты кануна и начала Второй мировой войны не как ликвидацию Польского государства в результате последствий пагубной или даже преступной политики его руководства, оттолкнувшего руку советской помощи, а как сговор двух держав, приведший к разделу соседнего с ними государства.
В комплексе изучаемых в этой книге обстоятельств катынского злодеяния ключевое место бесспорно занимает проблема советско-германских договоров 1939 г., а в ее разработке ведущая роль принадлежит усилиям специалистов по истории германского фашизма и советско-германских отношений. Один из них, отечественный историк Ю.В. Галактионов, справедливо констатировал наличие особых идеологических трудностей в этой тематике: уже само подписание двух договоров привело к появлению «черной дыры» в советской историографии фашизма, когда сам этот термин применительно к Германии был изъят из политического и научного лексикона{7}. Постепенно сложилась официозная догматическая трактовка проблемы, а «символом веры» «холодной войны» стала брошюра «Фальсификаторы истории (историческая справка)»{8} с ее доктринальным изложением международных отношений.
Выход с середины 50-х годов на все более широкий круг документальных материалов отнюдь не сопровождался быстрым изменением концепции. В основном продолжалось разоблачение «западной плутократии», связей монополий и политиков империалистических США и Англии с гитлеровской Германией с заведомым преувеличением их роли в приходе Гитлера к власти, в подготовке и развязывании агрессии против других стран{9}.
В 1970—1990-х гг. с разработкой проблематики фашизма в трудах Л.И. Гинцберга, А.А. Галкина, Д.М. Проэктора, П.Ю. Рахшмира, Л.А. Безыменского и других ведущих специалистов стал обретать новое качество и анализ внешней политики фашистской Германии. На фоне ряда обобщавших достигнутые ранее результаты коллективных трудов («История Второй мировой войны», «История дипломатии» и др.), в которых, увы, трактовка советско-германских отношений 1939—1941 гг. оставалась прежней, то есть искаженной, а проблема секретных протоколов и связанного с ними катынского преступления была тщательно прикрыта (как и в семитомном издании материалов Нюрнбергского процесса, выходившем в свет в 1957—1961 гг.), новое слово было сказано опиравшимся на огромный корпус новых документов В.И. Дашичевым. Его двухтомник «Банкротство стратегии германского фашизма» и последующие работы, содержавшие новые концептуальные подходы, позволили по-новому взглянуть на проблематику международных отношений кануна и начала Второй мировой войны{10}. С новыми оценками пакта Молотова-Риббентропа выступили в печати М.И. Семиряга (показавший прямую связь сталинской внешней политики с катынским преступлением), В.М. Кулиш, Х. Арумяэ и другие{11}.
