Распространение националистической кампании не только на вражеских подданных, но и более широкие враждебные категории строилось на давних российских представлениях о внутренних врагах и «инородческом» населении. Причины складывания подобных представлений может прояснить имеющий целый ряд значений термин «инородец». Юридически это была сословная категория, относящаяся к иностранцам, евреям, кавказским горцам и кочевым народам. В повседневном употреблении в начале XX в. данный термин приобрел гораздо более широкий смысл и стал обозначать людей неправославного вероисповедания, туземные народы и вообще любую категорию населения, считавшуюся нерусской. Эти тенденции в общепринятом использовании данного термина совпадают с четко выраженной направленностью кампании военного времени против вражеских подданных, постепенно распространявшейся на все более широкие категории населения. Не концентрируя внимание на применении ограничений к вражеским подданным в узком смысле, данное исследование сосредоточено на широкой мобилизации российского общества и государства против ряда чужеродных элементов. Особое внимание уделяется таким мерам, как высылка, «зачистка» определенных территорий, конфискация земельной собственности и ликвидация частных компаний и предприятий. Данная работа в большей степени исследует административные процедуры, чем конкретные национальные меньшинства, и стремится доказать, что сам процесс практического применения всевозможных ограничений и репрессий фактически укреплял национальные различия, делая их все значительнее.
ОТ ИМПЕРИИ К НАЦИОНАЛИЗИРУЮЩЕМУСЯ ГОСУДАРСТВУ
Кампания военного периода против враждебных меньшинств явилась важным событием в долгой истории построения и реконструкции Российской империи. Одной из важнейших предпосылок расширения и сохранения империи начиная с XV-ro и до XIX в. включительно было встраивание нерусских элит в общеимперскую элиту. Династическое имперское государство объединяло татар, поляков, литовцев, прибалтийских немцев и других среди своих наиболее значительных подданных — дворянства, чиновничества и офицерства — в период роста империи в течение XVI—XVIII столетий.
Наряду с этой весьма успешной практикой имперского расширения появился и другой важнейший аспект конструирования империи — миграция, колонизация и расселение. Частично это происходило по причине значительного роста населения и миграции восточных славян на подконтрольные империи территории, а также вследствие государственной политики колонизации пограничных районов при помощи строительства стратегических поселений казаков и крестьян. Важной частью этой политики с середины XVIII по середину XIX в. стало систематическое поощрение иммиграции из Европы с целью колонизации огромных пространств невозделанных земель юга Украины, Поволжья, Северного Кавказа и других областей, причем как для введения в хозяйственный оборот максимального количества земель, так и для усиления имперского контроля над малонаселенными районами. Самой многочисленной группой из многих иммигрантских этнических меньшинств, решившихся на заселение новых неосвоенных территорий, стали немецкие фермеры-колонисты, в значительном количестве заселившие Украину, Бессарабию и Среднее Поволжье и по переписи населения 1897 г. насчитывавшие уже более двух миллионов человек.[7]
Таблица 1.
Баланс иммиграции из отдельных государств в Российскую империю (с учетом эмиграции из Российской империи) в 1828—1915 гг. (в тыс. чел.)
Нехватка свободных участков земли для колонизации постепенно заставила правительство перейти к ограничению иммиграции в сельские районы, однако в конце XIX в. бюрократический режим постарался привлечь очередную волну мигрантов в городские и промышленные районы. Новая волна иммигрантов была меньшей количественно, но имела важнейшее значение для модернизационной стратегии империи. В нее входили: административный персонал, белые воротнички, квалифицированные и неквалифицированные рабочие, мастера, торговцы, техники, мелкие и средние предприниматели. Эти трансграничные миграции совпали с крупномасштабными внутренними переселениями в самой империи, внося вклад в длительный и глубинный процесс перемешивания народов, что было характерно практически для всех империй периода «долгого мира» (от окончания Наполеоновских войн до Первой мировой войны, т.е. в 1815—1914 гг.) и составляло важную, но редко замечаемую особенность позднеимперской истории России. Долгая мирная эпоха способствовала межгосударственной миграции и смешению не только народов, но и имперских экономик, особенно в процессе значительной интернационализации экономической деятельности в последние десятилетия перед Первой мировой войной, в который Россия оказалась активно вовлечена.
Старый династический порядок обеспечивал и поощрял смешивание местного и интернационального народонаселения и экономических укладов в значительных пропорциях, однако в конце XIX в. появился целый ряд определенных проблем и нужд, порожденных этими процессами. В связи с распространением грамотности и некоторыми социальными изменениями, связанными с индустриализацией, национальные движения становились все популярнее среди различных этнических групп Российской империи. Частичная демократизация политической сферы и ослабление цензуры в 1905 г. вызвали взрыв активности местных националистов — широкое распространение печати и соответствующих общественных организаций среди различных национальностей империи. Однако в отличие от империи Габсбургов Российская империя так и не решилась на децентрализацию власти по национальному принципу и, в отличие от Советского Союза, не создала институтов для распространения культурной идентичности этнических меньшинств. Фактически старый режим последовательно препятствовал всем проявлениям нерусского национализма вплоть до 1914 г.
Вместо этого власти империи предпочли воспользоваться идеями «официального национализма» различной степени восторженности, что ярче всего отразилось в политике русификации в годы правления двух последних царей. До конца XIX в. русификация проводилась прежде всего с целью создания более эффективной местной администрации, но в 1880-е гг. намерения центральной власти четко отразили стремление к культурной ассимиляции этнических меньшинств с целью преобразования империи в более однородное, более национальное государство. Однако в недавних серьезных исследованиях, посвященных русификации и русскому национализму, авторами приложено немало усилий для того, чтобы подчеркнуть, сколь ограничены и противоречивы были практические проявления каждой из указанных тенденций. Власти слишком часто шли на компромисс в сфере образования, найма служащих, использования языков и в других мерах. Более того, различного рода общественно-политические свободы, появившиеся после революции 1905 г., серьезно подорвали политику русификации среди всех этнических групп империи. Русификация стала одним из важнейших способов, при помощи которого старый режим начинал вести себя как национализирующееся государство (nationalizing state) до 1914 г., но ограничения в применении этого способа указывали скорее на государственную «дилемму» русского национализма. Дилемма основывалась на глубоко укорененном консервативном недоверии российской правящей элиты к любым автономным формам национализма, включая русский национализм, поскольку любая радикальная программа национализации[8] могла серьезно подорвать имперское государство и легитимность его элит.
