Перенесемся в тысячный год.
Незадолго до него и вскоре после него подъем, начавшийся в каролингские времена, ускорился и интенсифицировался. Известна красивая фраза монаха Рауля Глабера:
Словно бы мир сам встряхнулся и, сбросив ветошь, со всех сторон облачился в белое платье церквей. Тогда почти все церкви епископских резиденций, монастырских святилищ, посвященных разным святым, и даже маленькие деревенские молельни были перестроены верующими, став еще краше[14].
Не будем воспринимать слова Рауля Глабера буквально, но они отражают впечатление, которое на современников оказало ускорение подъема, захватившего все сферы человеческой жизни, и продлился этот подъем более трех веков, сформировав тот облик Европы, какой она сохранила вплоть до начала промышленной революции.
Подъем был демографическим, поскольку население Европы непрерывно росло вплоть до рубежа XIII–XIV вв.; сельскохозяйственным, выразившимся в том, что расширялись обрабатываемые площади (распашка нови), широко распространялась более передовая агротехника, интенсифицировался земледельческий труд и повышалась урожайность, несомненно не до такой степени, как долгое время полагали; промышленным и торговым, потому что развивались города и их промышленная и торговая деятельность в больших или средних масштабах. Образовалось два центра: Фландрия со своими крупными текстильными городами (Гентом, Ипром, Дуэ), своим портом Брюгге — главным торговым портом Северо-Западной Европы, простиравшейся от Лондона до Новгорода; Италия со своими крупными портами (Генуей, Пизой, Венецией), суда которых бороздили Средиземное море и которые доминировали в торговле восточными продуктами. Соединение двух этих центров происходило при посредстве шампанских ярмарок, открытых круглый год в Ланьи, Бар-сюр-Об, Провене и Труа. Наконец, шел религиозный и интеллектуальный подъем, в ходе которого христианство медленно, но неуклонно все глубже пропитывало общество.
Западноевропейское общество того времени было динамичным. Крестьяне в поисках лучших условий жизни покидали прежние территории, переселяясь на новые земли; было основано много новых деревень с названиями типа Вильнёв [новый город], Нёвилль [новый город], Нёшато [новый замок] и т. п. В Восточной Германии сельскохозяйственная колонизация приняла облик первопроходческой деятельности. Возрождались города. Одни нормандские рыцари по примеру потомков многодетного рода Отвилей уезжали на службу византийским хозяевам в Южную Италию, другие отправлялись в Константинополь, где императоры все больше нуждались в латинских наемниках. Рыцари из Южной Франции пересекали Пиренеи, чтобы принять участие в сражениях Реконкисты. На путях и дорогах становилось все больше купцов и паломников. К паломничествам в Рим добавились паломничества в Компостелу, где «обрели» могилу святого апостола Иакова Старшего. Паломничества в Иерусалим, начавшиеся раньше, затрудняло присутствие там мусульман, но последние не запрещали их, и в XI в. популярность этих паломничеств постоянно росла[15].
Сеньоры бана
В Германии, где в 962 г. Оттон I восстановил империю, в Англии после завоевания Вильгельма Завоевателя этим подъемом руководил монарх. Во Франции этим поначалу занимались сеньоры, владевшие землей и имевшие право бана — власть приказывать, принуждать и карать, выскользнувшую из рук короля и ослабевших магнатов. Право бана присвоили шателены — владельцы замков, во множестве возникших около тысячного года. Эта раздробленная, но действенная власть опиралась на средства и доходы сеньорий, которые контролировал шателен, на институты, чаще всего имевшие публичное происхождение, и на людей. Феодально-вассальные связи, в основе которых лежали оммаж вассала сеньору и передача первому фьефа последним, придавали иерархичность и упорядоченность отношениям внутри господствующего класса или по крайней мере были на это рассчитаны. Существовали и другие формы отношений, игравшие сходную роль, — например, convenentiae, или «соглашение», провансальского или каталонского Юга, иногда не включавшие ни оммажа, ни передачи фьефа, а сводившиеся просто к клятве.
Сеньоры бана располагали, естественно, полицейской и военной властью. Чтобы обеспечивать охрану своих замков, удерживать в повиновении своих крестьян и наводить в своем округе сеньориальный порядок, чтобы иметь возможность устраивать ост (ost, ближний поход) или набег (chevauchée, дальний поход) на соперников, они рассчитывали на своих вассалов, но в первую очередь на своих milites — всадников (cavaliers) или, все чаще, рыцарей (chevaliers).
В древнем Риме, как я говорил, это слово означало солдата в самом широком смысле. Германские народы, которые вторглись в римский мир, культивировали воинские доблести, оказавшие глубокое влияние на новое общество. Христианизация этих новых народов происходила не без определенных уступок их обычаям и менталитету, отчего в лексиконе можно отметить любопытные пересечения воинских и христианских добродетелей: так, слова miles, militia связали с именем Христа, чтобы дать название новой «армии» монахов, ведущей в самой глубине монастыря упорную битву с искушениями нечистого; miles Christi, воином Христа с каролингских времен был монах.
Все более важное место, которое со времен Каролингов занимала в армии конница, а потом доминирование этого рода войск в течение всего средневековья привели слова miles и militia в сферу военного дела. Miles стал бойцом в высшей степени — конным воином. Точного социального смысла это слово еще не имело. Так мог с гордостью называть себя вельможа, сражающийся верхом, притом не ставя себя на одну доску с отрядами milites, которых он использовал и содержал и которые составляли его militia.
Французский термин chevalier [рыцарь], перевод слова miles, появился в XII в. Так произошло социальное и идеологическое возвышение этого слова и категории людей, которая называлась этим словом. Слово «рыцари» означало уже не просто конных бойцов, а самую доблестную их элиту, тех, кто чванился своими подвигами, тех, кто был знатнее всех. Понятие «рыцарство» соприкоснулось с понятием «знать» еще до того, как в результате процесса слияния, длительность которого была разной в зависимости от региона, знать приобрела монопольное право на рыцарское звание. Ж. Флори, рассуждения которого я воспроизвожу, предложил следующую схему эволюции с XI по начало XIII в.: словами miles, milites сначала назывались все всадники, а потом — только отборные, те, кого на народном языке именовали рыцарями; остальных всадников называли équités, а на народном языке — сержантами, sergent (от serviens, слова, которое переводилось также как «слуга»), военными сержантами (sergent d’armes) или конными сержантами. По Ж. Флори, «рыцарство, в XI и XII вв. благородная корпорация элитных воинов, в XIII в. превратилось в корпорацию знатных воинов», чтобы стать в конце средневековья «элитным братством знати, братством дворян, посвященных в рыцари»[16].
Эти группы рыцарей их патроны использовали для того, чтобы запугивать крестьян-держателей, вымогать у них все больше оброка, все больше «поборов»[17]. Ударная сила сеньориального сословия, они были теми зачинщиками смут, которые, по словам клириков (а знаниями и письменным словом тогда обладали только они), вносили беззаконие в дом Господень.
