Бумажник — столь часто приносивший разочарование — и сейчас не обманул ожиданий. Немного денег, какие-то марки, клочки бумаги, уже давно никому не нужные. Еще несколько визиток — на этот раз отпечатанных в типографии: «Ф.-К. Мартинес. Импорт и экспорт. Харбор-Билдинг, Амстердам». Здесь же лежал крошечный карманный ежедневник с датами встреч, именами и телефонными номерами, но это может подождать. Ван дер Вальк позвонил в Харбор-Билдинг.
— Мартинеса, пожалуйста.
— Кого?
— Мартинеса — из отдела импорта и экспорта.
— Никогда не слышала. У нас таких нет. Вы ошиблись.
— Пожилой мужчина, высокий, хорошо одетый. Представительный.
— Возможно… это коммутатор; я знаю только их голоса.
— Соедините меня, пожалуйста, с консьержкой.
Разве не странно? Если — хотя это противоречило мнению, которое он составил о господине Мартинесе, — если человек заказывает себе визитные карточки с фальшивым адресом, он, казалось бы, должен позаботиться о надежной легенде: а так — один телефонный звонок… Да и Харбор-Билдинг, вульгарный торговый комплекс рядом с центральной станцией; все это как-то не вяжется. Господи, импорт-экспорт — и этот человек? Ему не терпелось встретиться с мадам.
Черт бы побрал эту женщину; почему она едет так долго? У него было время выяснить, что его собственному полицейскому отделу ничего не известно о Мартинесе (что само по себе ничего не означало) и в отделе регистрации преступников он тоже не значился (что не означало почти ничего).
Прибыла мадам. Женщина была похожа на свой голос. Стройная, красивая и молодая — чуть больше тридцати. В меховой шубке, несмотря на теплую погоду. Золотистые волосы, крупные зубы, румянец во всю щеку. Маленького роста. Продавщицы назвали бы ее изящной. Спокойная и собранная.
— Извините, что задержалась, — трамваи, поезда…
— Ничего страшного, — вежливо ответил Ван дер Вальк. — Я думал, правда без всякой причины, что вы приедете на машине.
— У меня ее нет. — Резко.
— Ее взял ваш муж… Не знаете, зачем он был здесь? Деловая встреча?
— Наверное. Боюсь, я не имею ни малейшего представления.
— Что ж, давайте посмотрим: простите, что заставляю вас пройти через это.
— Я готова.
— Вы же понимаете, что мы должны провести официальное опознание?
Она спокойно смотрела на него ясными светлыми глазами, немного навыкате, но от этого нисколько не менее красивыми.
— Я все понимаю, комиссар, потому как знала, что этот день придет, и готовилась к нему.
— Вы ждали несчастного случая?
— Несчастные случаи происходят так часто.
Он склонил голову и промолчал. В морге она ничем не выдала своего волнения: лишь кончик носа побелел — она сжимала в руках кожаные перчатки.
— Бедный Вадер, — тихо произнесла женщина. В голосе ее слышались привязанность, уважение…
— Вадер?[9]
— Он мне в отцы годился. — Сдержанно. — Сердечный приступ?
— У него было слабое сердце?
— Да нет — насколько я знаю. Но он уже немолод, слишком много работал… У него было высокое давление — это я точно знаю.
— Все не так просто.
Она непонимающе смотрела на него:
— Я не заметила никаких повреждений. Его сбила машина?
— Давайте вернемся в мой кабинет. Я кое-что объясню вам — вы позволите вас подвезти? — и задам несколько вопросов. Простая формальность.
Мадам Мартинес сохраняла спокойствие, хотя в машине нос ее стал еще белее и немного подрагивал. Она смотрела прямо перед собой, но в какой-то момент потеряла самообладание, и слезы хлынули из ее глаз.
В полицейском управлении на дверях висели таблички. На его двери было написано: «Комиссар отдела уголовных преступлений». Он даже не замечал ее, но женщина резко остановилась и пристально посмотрела на него:
— Отдел уголовных преступлений?
— Сядьте, пожалуйста, мадам. Я должен объяснить.
— Но что это значит? Что произошло? — Шок, изумление, но без страха.
— Мы обычно говорим о несчастных случаях, потому что это звучит менее болезненно — своего рода профессиональное клише. Но боюсь, вынужден сообщить вам, что вашего мужа закололи кинжалом. Ножом для разрезания бумаг. Вот этим.
Она содрогнулась и прикусила зубами перчатку.
— Но это… это… это значит…
— Пожалуй, да. Вы его узнаете? Вы когда-нибудь его видели? Этот нож для бумаг?
— Нет… нет… как закололи?.. Где?
— Здесь в городе, прямо на улице, в супермаркете, если быть точным, около четырех часов дня.
Полное изумление, смешанное с шоком.
— Хотите кофе?
— Да… нет… немного воды… если вас не затруднит.
— Ничуть.
— Господи…
— Не торопитесь. Успокойтесь.
— Простите. Я больше не буду вести себя так глупо. Обещаю.
— Вы торопитесь? Вас кто-нибудь ждет… дома? Дети?
— У меня нет детей. Меня никто не ждет, — печально покачала она головой.
— Значит, вы не станете возражать, если мы займемся бумажной работой? Очень хорошо. Так, начнем как обычно — полное имя, дата и место рождения, да, ваши и вашего мужа, национальность. Оба голландцы? — очень хорошо — адрес… Харбор-Билдинг — это служебный адрес, насколько я понимаю?
Женщина продолжала писать, не поднимая головы.
— Боюсь, я практически ничего не знаю о делах мужа, комиссар, — пробормотала она.
— Тогда начнем с личного аспекта. Сигарету, мадам? — Он дал ей прикурить, напустив на себя самый кроткий и миролюбивый вид, на который только был способен. — Хочу прояснить с самого начала… насильственная смерть, вне всяких сомнений. И боюсь, это явное убийство. Самоубийство даже не обсуждается — простите за откровенность — люди не вонзают в себя кинжалы субботним днем в толпе на оживленной улице вблизи супермаркета. И не падают на нож для разрезания бумаг.
У нее вырвался истерический смешок, но она быстро взяла себя в руки.
— Именно так, — спокойно продолжал комиссар. — Следовательно, предстоит уголовное расследование, а это моя работа, чем и объясняется табличка на двери. И закончится расследование судебным процессом. Когда мы найдем нападавшего, — пояснил он. — Так что в данный момент, мадам, у вас есть выбор. Я веду расследование, и у меня возникнут к вам вопросы. Мы постараемся проявить максимум тактичности, но вопросы могут быть личными, нескромными, даже болезненными. Мне придется осмотреть ваш дом.
