Все эти невеселые мысли пронеслись в голове маркиза. Чарльз с опаской смотрел на него.
— Что бы ты ни думал обо всем этом, Джонни, — сказал он, — тебе нельзя устраивать сцену.
— А я и не собираюсь делать этого, — ответил маркиз. — Но я хочу знать правду, всю правду, Чарли, и я выжму ее из тебя!
— Я знал, что ты рассвирепеешь, — произнес Чарльз уныло.
— Конечно, я зол, — ответил маркиз, — и хочу услышать от тебя, что все это неправда.
— Боюсь, я не смогу сделать этого.
— То есть — все правда?
— К сожалению, да!
— Откуда такая уверенность?
Маркиз чувствовал, что он, как утопающий, цепляется за соломинку. Нет! Он отказывался верить. Она не могла поступить так. Флер, его Флер лгала ему! Разве могли быть лживыми все ее заверения в любви? А то, как она отдавалась его поцелуям?
Словно читая его мысли, Чарльз сказал:
— Из того, что я слышал, — Флер действительно любит тебя! И ее никто более не волновал. Но она не может устоять перед соблазном стать герцогиней.
— Откуда тебе все это известно? — спросил маркиз, испытующе глядя на него.
Чарльз поколебался некоторое время, а потом ответил:
— Видишь ли, дворецкий моей матери приходится дядей слуге Пэрсвила.
— Боже праведный! — воскликнул маркиз. — Я не могу больше слушать пересуды слуг.
— Ты не хуже меня знаешь, — ответил его приятель, — что люди в домах лучших фамилий служат из поколения в поколение. Их дети, братья и сестры и даже их внуки — все находят работу в аристократических семействах. И хотя ты можешь недолюбливать Пэрсвила, но должен признать, что его генеалогическое древо не менее длинное, чем твое собственное.
— Ну да. Мне всегда говорили, что слуги — самые страшные снобы на свете, но я никогда не воспринимал этого всерьез.
— Это потому, что ты с ними напрямую не общаешься, твой секретарь мог бы порассказать тебе, как он скрупулезно изучает каждую рекомендацию, прежде чем любой новичок удостоится чести переступить порог твоего дома.
Видя, что маркиз слушает его заинтересованно, Чарльз продолжил:
— Твои слуги в основном выходцы из твоего поместья, их уже с двенадцати лет начинают натаскивать, как смотреть на тебя в немом восхищении и с обожанием.
— Ах, заткнись! — воскликнул маркиз.
Он знал, что его друг говорит сущую правду. Анализируя теперь все, Джон вспомнил, что одни и те же люди служили в их поместье Иглз десятилетиями, занимая определенное, строго установленное положение в иерархии слуг. Когда он был мальчиком, отец водил его знакомиться с работниками — каменщиками, лесорубами, малярами. Из поколения в поколение эти люди занимались одним и тем же ремеслом. Штат слуг, работающих непосредственно в доме, и тогда и теперь превышал пятьдесят человек.
— Мы государство в государстве, — обычно говорил отец. — И ты, Джонни, всегда помни, что это твои люди и ты должен нести за них ответственность, заботиться о них и стараться удержать от совершения всякого рода ошибок.
Этому наказу и старался следовать маркиз, когда унаследовал все состояние.
— Конечно! А что, такой любви не бывает? Думаешь, я не знаю, как из кожи вон лезут все эти лондонские матроны, у которых дочери на выданье. Они буквально преследуют меня все эти годы!
Он помолчал.
— Как вспомню, как их выводят передо мной! Словно овечек на сельском базаре. Нет, не могу понять… Как я мог свалять такого дурака! Попался в силки, как мальчишка.
— У тебя есть веское оправдание, — попытался утешить его Чарльз. — Флер не только очень красива, но и умна.
— О да! Достаточно умна, чтобы обмануть! — не без сарказма заметил маркиз. — А я ей верил! Какой дурак! Я ей действительно верил, Чарли!
— Но правда жизни такова: для любой женщины твоя корона пэра и солнце, сияющее в сотнях окон твоего величественного дворца в имении Иглз, важнее, чем ты сам.
— Ты серьезно утверждаешь, что настоящей бескорыстной любви нет? И никто никогда не полюбит меня, не имей я всех этих знаков отличия? И не найдется женщины, которая бы полюбила меня ради меня самого?
— Конечно, они будут любить тебя. Ты уже имеешь достаточно доказательств этого на сегодня. Но — ведь речь о другом. Ты хочешь знать, вышли бы они за тебя замуж, будь ты обычным человеком с единственным капиталом в виде привлекательной наружности да характера.
Маркиз на мгновение задумался, а потом сказал:
— Да! Я думаю, каждый мужчина мечтает о любви ради него самого, а не по какой-либо иной причине.
Чарльз улыбнулся:
— Давай проверим!
— Что проверим?
— Почему бы не посмотреть на мир глазами какого-нибудь мистера Снукса, а не благородного маркиза Маунтигла?
— Я отказываюсь носить такое ужасное имя, как Снукс! — возразил маркиз.
— Что ж, выбери на свой вкус. Послушай, Джонни, я предлагаю пари! — Он задумался, а потом медленно произнес: — Ставлю свою лошадь Сильвию, которой ты так восхищаешься, против твоего жеребца Темпеста, что ты двух недель не сможешь прожить в обличье простого человека и признаешь себя побежденным раньше, потому что предпочитаешь вести ту жизнь, которой живешь сегодня.
— Послушай, Чарли, это не пари. Конечно же, я перевоплотиться в обычного смертного и не испытал при этом никакого дискомфорта. Вспомни, много у нас с тобой было удобств на войне?
— Это совсем другое дело! Ты там был командиром, отдавал приказы, солдаты восхищались тобой, и генералы кстати, тоже.
— Ну хорошо. А о каких неудобствах ты говорил сейчас? Кем я, по-твоему, должен стать?
Лорд Чарльз на мгновение задумался, прежде чем ответить:
— Ты только что признался, что ничего не знаешь слугах. Почему бы не побыть слугой хотя бы две недели? чем за это время тебя не должны уличить в некомпетентности. Это тоже входит в условие пари.
— Да как ты смеешь даже думать, что я могу быть уличенным в некомпетентности? — возмутился маркиз, — в конце концов, жизнь слуг не такая уж тяжелая.
— Ну, это потому, что ты не был в их шкуре, — возразил Чарльз. — Не могу себе представить, что ты научишься же хорошо чистить серебро, как это делает Маллинз.
Маллинз был дворецким маркиза в имении, и его друзья хорошо знали этого старого слугу.
— Если уж мне быть слугой, — сказал маркиз, — выберу что-нибудь связанное с лошадьми. По крайней мере, уж здесь-то меня никто не уличит в не профессиональности.
— Согласен! И хотя это дает тебе известное преимущество в нашем споре, я разрешаю тебе стать кучером.
— Ну хоть что-то стоящее! — произнес маркиз. — Я да восхищался Сильвией. Думаю, когда она займет место в моей конюшне, то восхищение ею только возрастет.
