— Что ты там делаешь?
— Прячусь.
— От кого? — опешила я.
Вместо ответа там снова всхлипнули и разрыдались. Я не выдержала и раздвинула кусты. Осторожно наступая на камни и сухие ветки, продралась через заросли и вышла аккурат на небольшую площадку. В темноте разглядела девчонку моих лет, почему-то одетую в толстый длинный халат и меховую шапку.
Девушка всхлипнула и закрылась руками. Тогда я подошла и тронула её за плечо. Она вскинула на меня заплаканные голубые глаза в обрамлении тёмных ресниц и приоткрыла рот. Я отшатнулась. Пухлые губы, небольшой нос, чуть скошенный подбородок бросились в глаза как нечто хорошо знакомое. Очень-очень хорошо. Словно я смотрелась в зеркало.
Во взгляде девчонки тоже засветилось непомерное удивление. Она протянула руку и дотронулась до меня холодными пальцами. От её касания внутри растёкся жар, голова закружилась, сильно затошнило. На миг потемнело в глазах.
Когда стало полегче и я отдышалась, девчонка уже исчезла. Зато сильно похолодало. Так, словно меня выкинули из июля в позднюю осень. Промозглая сырость продирала до костей. Холодный ветер задувал сквозь тонкую ткань одежды. Кромешная темнота казалась зловещей, а попытка нащупать сотовый привела к разочарованию. Мобильника не было.
Я обхватила плечи руками.
— Что за чёрт?
Происходящее мне совершенно не нравилось. Это что же получается? Девчонка оказалась воровкой? И шубу у кого-то спёрла. Ага, в июле… Мысли прыгали от одного события к другому, пока из-за деревьев не показался свет.
— Э-э-эй, сюда! — заорала я и замахала руками, испытывая громаднейшее облегчение.
Но ровно до тех пор, пока не поняла: светится обычный огонь. Кто-то нёс сквозь тьму средневековый факел, уверенно раздвигая ветви и шелестя прошлогодними опавшими листьями.
Когда передо мной выросла бородатая громадина в меховой шапке и облезлом тулупе, я охнула и развернулась, мечтая сбежать. Куда угодно. Куда глаза глядят. Ринулась в сторону, но тут же наткнулась на каменное основание. В свете огня разглядела мраморные светлые колонны беседки. Дыхание сбилось. Я напоминала себе выброшенную на берег рыбу.
— Евкия! Что за чёрт заставил тебя понестись в ночь? Ищи тебя потом!
— О чём вы? — Приступ паники не заставил себя ждать, и я заорала: — Э-э-э-эрик!
— Ты чего орёшь? — Мужлан наклонил голову. — Что за странная одежда? Замёрзнешь же!
Огромная гора попыталась раздеться.
— Стойте! — Я вытянула руки. — Стойте. Стойте. Вы явно ошиблись. Я — Ева. Вас не знаю. И меня машина ждёт.
— Чего? Какая машина, Евкия? Тебя опоили чем?
Он вдруг сгрёб меня в объятия.
Да, конечно, стало на миг теплее. На меня дохнуло мужским потом, дымом, кислым запахом овечьей шкуры. Неожиданно я оказалась на руках у громилы. Попытки вырваться ни к чему не привели. Неимоверная сила держала крепко.
— Глупенькая моя Евка! Идём домой. Завтра будет новый день, и всё наладится. Ты вся продрогла.
— Я — Ева! — не выдержала я чужой уверенности и пуще прежнего заревела от страха и бессилия.
— Ева… не Ева… Имя-то какое придумала! Идём домой, — ворчал громила, неся меня во тьму. — Дома тепло. Там выпьешь взвару, выспишься, и всё будет хорошо. Завтра поедем на рынок, куплю тебе леденец. Сахарный, с насовой начинкой. Побалую.
Под его монотонный голос я продолжала беззвучно реветь. Прогулялась! И домой не вернулась, и потерялась. А тут ещё украли.
— Э-э-эрик, — всхлипывала тихонечко, — су-у-ука так-ка-а-ая… Спаси же меня…
— Ничего, ничего, — бормотал громила. — Михи отнесёт тебя домой, согреет. Да бог с ней, с этой Валюной. Хозяйка бывает в сердцах. Главное — задобрить её. Чтоб нам жениться дала да не продала порознь. Самое главное, да?
Мне стало совсем дурно. Я разревелась сильнее. Жениться? С кем? С этим волосатым из Средневековья? Ещё и кто-то разрешать будет? Не продала порознь? Это с каких пор рабство одобрили?
Казалось, я медленно, но верно схожу с ума. Пока вдруг спасительная мысль не пронзила воспалённый событиями мозг.
Я затихла и всмотрелась в бородатое лицо.
— Это квест, да? Вы подстроили всё? Эрик, зараза! Розыгрыш, да?
Выдохнула с облегчением и даже истерично хихикнула. А я повелась!
— Квест, квест… Михи сходит в лес завтра. Подстрелит тебе квеста. Сварим супец. Ты же знаешь, как я люблю тебя, Евка.
— Кого подстрелишь?
— Петушка или курочку. Ты не волнуйся, завтра будет. Сегодня на кухне другое.
Меня затрясло сильнее. Мужлан не шутил. Повернув голову, я увидела огромный дом. Нет, домину. Домище. А самое поганое — не смогла припомнить, чтобы в городских новостях говорилось об этом старинном объекте.
Усадьба — вроде стародворянской или помещичьей, как на картинках или в кино — стояла в дремучем лесу, окружённая вековыми деревьями. Жёлтые стены освещали факелы в стеклянных кожухах. В ночи громадина выглядела как древний монстр.
Я протёрла глаза, пытаясь очнуться, проснуться, но не тут-то было. Здоровяк, назвавшися Михи, обошёл дом и направился к небольшому флигелю. Ногой толкнул старенькую обшарпанную дверь, наклонился вместе со мной и заступил через порог.
В полумраке я разглядела узкую старую кровать, больше похожую на доску, лежащую на кирпичах и покрытую непонятно чем, деревянный стол и белевшую печку. Через заслонку светились горящие угли. От печки исходило тепло.
Михи подошёл к кровати и ссадил меня на неё. Я тут же забилась в угол, страшась даже думать о том, какие отношения нас связывают помимо его желания жениться. Жёсткий матрас оказался мешковиной, набитой сеном или соломой. Жёсткие остья тут же впились в бедро. Я уже не обращала внимания на слёзы. Они текли сами собой.
— Пойду супца принесу, — почесал затылок мужик. Он даже не запыхался, пока поднимался на холм. — Тебе надо согреться. Дров я раньше подкинул.
Развернулся и вышел во двор, притворив дверь. Я сразу же кинулась к небольшому оконцу. Протёрла мутное стекло, пытаясь разглядеть хоть что-то. Кромешная темнота вгоняла в депрессию, а когда на стекло упали первые крупные капли, поняла, что и бежать сейчас не получится. Непогода, холод, отсутствие одежды делали моё положение просто плачевным.
Я всё ещё тупо смотрела на дождь, когда снова открылась дверь. Вернулся Михи. Он принёс ещё одну плошку со свечкой и миску. Похоже, уха. Запах рыбы разнёсся по комнате, желудок на него отозвался. Захотелось есть.
— На-ка, поешь, согрейся, — сказал он, глубоко вздохнул и поставил миску на стол. — А я, пожалуй, выпью.
Он зашарил по карманам, пока не вытащил небольшую бутыль с мутной светлой жидкостью. Откупорил и отхлебнул. Крякнул, вытер бороду, улыбнулся.
