Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
– Я ведь понес расходы, – захныкал торгаш. – Пожалуй, благоразумно было покрыть хотя бы часть из них…
– СКОЛЬКО, ТОРГОВЕЦ?
Вопрос прозвучал словно удар хлыста, и торгаш, открыв рот, ответил. Иначе он уже не мог…
– Пятнадцать марок серебром за меньшого и двадцать три за этого прохвоста… Он был рослым не по годам да и силен.
У стражей, что незадолго до этого сидели, распивая его пиво и лакомясь его снедью, вид был такой, словно им стало худо. Один из них сплюнул, похоже, чтобы очистить рот. Но матушка еще не закончила свою речь.
– А потом ты счел, будто это дело приносит доход? Признайся, чтобы свидетели услышали твои слова. Сколько раз потом ты продавал людей Дракану?
Пожалуй, теперь уже впервые торгаш не посмел прибегнуть к защите и извинениям. Его маленькое, сморщенное от улыбок личико стало смертельно бледным, а глаза – матовыми, словно осколки каменного угля. Только теперь, захваченный в плен безжалостным зеркалом Пробуждающей Совесть, увидел он себя в истинном свете.
– Семнадцать раз, – произнес он голосом, сделавшимся тонким и хриплым от стыда. – Окромя тех двух первых…
– Продавал бесправных! Сирот! Неразумных! Немного тронутых… Тех, от кого охотно хотели бы избавиться сельские жители… Неужто ты, Ганнибал Лаклан Кастор, в самом деле полагаешь, будто Дракан покупает их, чтобы произвести в рыцари?
Слезы потекли по морщинам торгаша.
– Отпусти меня, Мадама, я прошу такую малость, прошу от всей души, дозволь мне уйти… Мне так совестно! Святая Магда, как мне совестно…
– Свидетели, вы слышали его? Я исполнила свой долг?
– Пробуждающая Совесть, мы слышали его. Ты исполнила свой долг, – медленно и как бы подчеркивая свои слова произнес один из стражей, глядя с презрением на маленького плачущего человечка, который ползал на коленях перед матушкой.
Она закрыла глаза…
* * *
– Что вы намерены делать с этой тварью? – спросил Каллан, не удостаивая взглядом торгаша.
– Он ведь Лаклан, – пояснил один из караульщиков. – Правда, только с отцовской стороны, но все же клану и должно судить его. Мы переночуем здесь, а ранним утром заберем его с собой в Баур-Лаклан.
– Продавать людей… продавать детей! – Голос Каллана окреп от охватившего его презрения. – Надеюсь, вы повесите его.
– Вполне вероятно, – сухо ответил стражник. – Хелена Лаклан не какая-нибудь мягкосердечная женщина, да у нее и самой есть дети и внуки тоже.
Каллан снова затянул подпруги и подал руку моей матери. В полном изнеможении она присела на каменную ограду.
– Мадама Тонерре! Едем? Погода ясная, будет полнолуние, так что мы разглядим дорогу, даже если придется скакать ночью. А у меня нет желания ночевать под одной крышей с этой вошью.
Матушка подняла веки, но учтивости ради не стала смотреть ему в глаза.
– Да, сейчас иду, Каллан!
Она приняла его протянутую руку и встала на ноги; слишком гордая, она не дозволила посадить себя на лошадь, но я видела: ее всю трясло от усталости. И все же я ничего не сказала, пока мы не отъехали на такое расстояние, когда стражники и их плачущий пленник могли бы услышать мои слова.
– Худо было? – осторожно спросила я. Судя по ее виду, матушке не следовало бы как раз теперь скакать верхом на лошади. Каллана явно одолевала та же мысль.
– Вы сможете доехать? – спросил он. Она кивнула:
– Я справлюсь, но это… Понимаешь, Каллан, я ведь вижу то, что видит он. Когда я смотрю ему прямо в глаза… Для меня это вовсе не число… Для меня это – дети… Девятнадцать! Девятнадцать детей! Я ведь видела их лица. Каждое из них… вижу и теперь… А тот купил их! Купил и заплатил за них, будто за животных… Как по-вашему, на что они Дракану?
Никто из нас не знал ответа на этот вопрос. Но пока мы скакали вперед по тропе – меж поросших вереском холмов, а мрак все сгущался вокруг, – я услыхала, как Каллан еще раз пробормотал:
– Надеюсь, они повесят это мелкое дерьмо, эту тварь!
* * *
Они так его и не повесили. Судя по весточке, переданной нам сконфуженным неудачей рыцарем из Лакланов, маленький торгаш освободился от деревянных колодок с помощью ножа, выигранного в карты, ножа, который забыли отнять у него стражники. Он удрал, и клан объявил ныне лавочника Ганнибала вне закона во всем Высокогорье и отказал ему отныне и навеки в правах клана. Каждый, кому он встретится по пути, вправе убить его, не опасаясь гнева Лакланов. Но никто с тех пор так никогда его и не видел.
ДАВИНМеч
Осторожно я вытащил свой новый меч из тайника под соломенной кровлей овчарни. Он вовсе не сверкал – пока. Серовато-черный, большой и тяжелый, он не был даже наточен. Собственно говоря, это была лишь плоская железяка – железная полоса.
Однако же Каллан обещал мне помочь наточить меч и отчистить его. Я уже словно видел перед собой: гибкое, острое как нож, сверкающее смертоносное оружие. Оружие, подобающее настоящему мужу! Оно стоило мне двух моих лучших рубашек – а осталась у меня только одна – и всех тех семи марок медью, что я заработал у мельника в Низовье, в Березках, прошлым летом. Но меч – добрый и отличный – стоил такой огромной цены. Только бы матушка не узнала про рубашки. Во всяком случае не сразу, не сейчас…
– Давин, ты сможешь отнести очистки козам?
Не знаю, как это у нее получается… Но моя матушка может даже на расстоянии трех миль почувствовать, не собираюсь ли я заняться чем-то увлекательным или веселым, чем-то, что ей не по вкусу.
И вот тогда-то она придумывает то одно, то другое смертельно скучное дело, которым хочет занять меня вместо желаемого мной. Отнести козам картофельные и яблочные очистки… Дина могла бы это сделать! Мелли могла бы их отнести, даром что ей всего пять лет! Нет, черт побери, такая работенка вовсе не для меня. Мне уже шестнадцать – во всяком случае, почти шестнадцать, – и я твердо уверен в том, что у меня растет борода. Касаясь верхней губы, я замечал что-то вроде небольшого пушка, нет, борода еще не настоящая, но как бы ее начало. Подумать только! Отнести очистки! Да у меня есть дела поважнее!
С быстротою молнии шмыгнул я за угол и перепрыгнул через изгородь в загон, где паслись лошади. Может, мне удастся убедить себя самого, что я ее не слышал… Может, мне удастся заставить ее поверить, что я уже ушел… Это не так-то просто, когда матушка твоя в силах одним прямым взглядом заставить признаться в тягчайших злодеяниях закоренелых убийц… Но эту мысль я отгонял от себя. И пока я бежал там, по полям и нивам Высокогорья, – высоко-высоко в поднебесье и далеко-далеко от коз и картофельных да яблочных очисток и от мамаши с глазами Пробуждающей Совесть, – на душе у меня было совсем легко. Свободен! Я свободен!
– А, вот и ты, парень! Мы уж было и не надеялись.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
