Штаб дивизиона
На следующее утро наш поезд прибыл на станцию Славянск, а оттуда, проделав долгий путь на грузовике службы снабжения, мы добрались до штаба дивизии. Там мы доложились генералу, среднего роста невзрачному человеку с обветренным лицом и добрыми голубыми глазами, а затем и нашему командиру полка, некогда гвардейскому артиллеристу, который при крупной, стройной фигуре и юношески свежей внешности воплощал собой тип бывшего прусского офицера королевской (позже кайзеровской) гвардии. Стоявший за ним его адъютант был коренастым невысоким мужчиной с бледным, но энергичным лицом и темными усиками, придававшими его лицу несколько богемное выражение. В грузовике 1-го дивизиона артиллерийского полка, командиром которого и был назначен, вскоре после обеда я добрался до своего собственного КП.
Он представлял собой бедную крестьянскую хату, которая ничем не отличалась от других таких же бедных хат деревни, лишь у входа в нее находился командирский вымпел. Рядом с ним стоял часовой из русских военнопленных, который при моем появлении встал навытяжку. Он выглядел очень ухоженным и чистым, был довольно высокого роста, стройный, с непривычно темной кожей и резкими чертами лица – мусульманин из Азербайджана, представитель одного из кавказских народов, стремление которых к независимости еще при царизме, да и в первые годы большевистской власти доставило много тяжких забот России. Здесь он выступал в роли, как, смеясь, доложил мне мой адъютант, вестового при нашем ординарце и вполне обжился в нашем штабе.
Хата была разделена на две комнаты с земляным полом. В первой, более просторной, располагался персонал КП вместе с крестьянской семьей, которая здесь жила, в другой размещались офицеры. Там же находился и пункт связи, действовавший всю ночь – каждые четверть часа производилась проверка связи. Спать приходилось на сложенной из глины большой печке или на полу. Мне были приготовлены в качестве кровати санитарные носилки. Непосредственно рядом с хатой была развернута одна из наших батарей, залпы которой время от времени сотрясали стены нашего жилища. Когда же артиллерийская стрельба не нарушала стоявшей вокруг тишины, становилась слышна «игра на нервах» русских ночных летчиков, которые постоянно кружили над нашими позициями. Но мы обращали на них внимание только тогда, когда они порой выключали свои моторы. Тогда снова воцарялась тишина, и не было слышно, где кружит самолет, пока он в совершенно неожиданном месте не сбрасывал бомбу, которая редко когда наносила ущерб нашему селению.
Когда я, проведя ночь на новом месте, на следующее утро отправился в туалет, за мной, взяв с собой лопату, последовал обер-ефрейтор Хиасль, который в нашем скромном хозяйстве был кем-то вроде дворецкого. Едва я утвердился на доске, кое-как закрепленной на краю выгребной ямы, как Хиасль принялся орудовать позади меня лопатой, присыпая содержимое ямы тонким слоем земли.
– Вы прибыли сюда прямо из Гармиша[1], господин майор?
Хиасль явно хотел использовать столь удобную возможность, чтобы развлечь себя светской беседой со мной.
– Именно так, Хиасль. Но если ты хочешь со мной пообщаться, давай-ка мы лучше выберем для этого другое время. И лопатой ты также можешь поработать попозже. А тем, чем занимаюсь сейчас, я привык заниматься в одиночестве.
– Так точно, господин майор, я отложу разговор на потом.
И, вскинув лопату на плечо, он удалился.
Несколько позже я разговаривал со своим адъютантом у входа в хату. Вдруг все мои чувства разом обострились. В воздухе послышался звук, который мне не доводилось слышать уже двадцать четыре года, но который я тем не менее сразу узнал. Это был наполовину свист, наполовину шелест – быстро усиливавшийся звук летящего к нам снаряда, голос смерти, отыскивающей свою жертву. Ты понимаешь, что она выбрала тебя и несется именно к тебе. Чувство это вызвало инстинктивную реакцию: одним броском я оказался в глубокой канаве, которая была вырыта рядом с входной дверью в качестве укрытия.
Ранг! Ранг! В саду по соседству разорвались два снаряда. Мой адъютант не сделал и шага в сторону от того места, где стоял. Нагнувшись, подал мне руку, помогая подняться из моего укрытия. При этом он был столь тактичен, что даже не улыбнулся.
