И вот Ростов-на-Дону, между Азовским морем, древней Меотидой, Харьковско-Ростовской (открыта в 1869-м) и Ростовско-Владикавказской (1875) железными дорогами, стал расти как на дрожжах. За 30 лет (1863–1893) его население выросло в шесть раз: с 17 тысяч до 100 тысяч человек. Плюс 30 тысяч на другом берегу Дона, в Нахичевани, городе переселенных Екатериной из Крыма армян. В Ростове и Нахичевани один за другим возникают заводы: чугунолитейные и механические, пивоваренные и табачные. И, конечно, судоверфи.
В общем, тут было больше индустриального напора, чем в Одессе, но меньше средиземноморского шика. «Русское Чикаго», как тогда писали, а не «русский Марсель». И, конечно, иной национальный колорит: больше армян, меньше греков и евреев. Гораздо меньше. 10 процентов еврейского населения — это не одесские 34. Но все равно, конечно, немало. И это были люди веселые, энергичные, жуликоватые — таврические люди. Дети Ростова-папы, совсем не похожие на анемичных, печальных, одухотворенных местечковых жителей.
И жили они совсем иначе. Помнил ли Евно Азеф белые глинобитные стены, острые черепичные крыши, вплотную стоящие дома без палисадников, тесные улицы, по которым шляются тощие козы — самый распространенный и, как правило, единственный домашний скот в местечковых еврейских домах? Или первым впечатлением, которое сохранила его память, были каштаны и акации вдоль пыльных, еще немощенных мостовых, фруктовые сады хозяйственных южан, на глазах строящиеся затейливые особнячки провинциальных скоробогачей, пароходные и железнодорожные гудки и сухой ветер из степи?
ЕВНО ФИШЕЛЕВ СЫН, РЕАЛИСТ
Фишель Азеф в Ростове держал галантерейную лавку — поднялся, стало быть, на социальную ступень выше.
Евно Фишелев сын (отчество официально полагалось лишь высокочиновным людям) поступил в ростовское Петровское реальное училище. В каком году — трудно сказать. Но скорее всего около 1880 года.
Это было тогда единственное полноценное среднее учебное заведение города (гимназии в Ростове еще не существовало — открылась в 1892 году). Плата за обучение составляла 108 рублей 83 копейки в год. Очень много — обычно годовая плата в реальных училищах не превышала 70 рублей. 108 рублей в год, девять рублей в месяц — для настоящего купца, для доктора, инженера подъемно. А для мелкого лавочника… Тем более если эту сумму умножить на три (напомним, в семье Азеф — три сына). Получается в полтора раза больше среднего дохода лысковского портного. А ведь четырех девочек тоже где-то учили!
В училищах было, как правило, семь классов. С пятого класса во всех училищах — два отделения — механическое и коммерческое. Седьмой класс (в который принимали с разбором, с учетом успеваемости) являлся «дополнительным» — для желающих получить образование в высших технических учебных заведениях. С 1888 года можно было поступить и в университет (сначала — только на медицинский и физико-математический факультеты), если сдать экзамен по латинскому языку (древним языкам реалистов не обучали).
В 1880 году в училище насчитывалось 407 учеников, потом их количество снижалось (в 1884-м — 316), потом снова начало расти. В 1890 году — 442 ученика. Евреев из них 60 человек, более 13 процентов — и, что примечательно, больше, чем армян. Можно не сомневаться: десятью годами раньше доля евреев среди учеников была еще выше. Почему?
Дело в том, что между 1880 и 1890 годами произошли важные исторические события.
1 марта 1881 года «Народная воля» наконец осуществила свою безумную цель: убила Александра II. Среди арестованных была и еврейка, Геся Гельфман — что дало повод к многочисленным погромам в Западном крае. «Народная воля» и «Черный передел» их горячо и неоднократно приветствовали — что соответствовало определенной логике. Смысл цареубийства был в провоцировании крестьянской революции — что же делать, если никакого крестьянского движения, кроме погромного, не возникло? Да народники, сторонники общинного аграрного социализма, и сами в то время не особенно жаловали «жидов» (для своих товарищей-революционеров делая, само собой, исключение).
А власти? Их позиция выражалась знаменитой формулой Александра III: «В глубине души я ужасно рад, когда бьют евреев, и все-таки не надо допускать этого»[6]. Но как не допустить? Собранная под председательством графа Константина Ивановича Палена комиссия решила, что первопричина погромов — в экономических противоречиях между евреями и христианами, порожденных чертой оседлости, и что единственный путь разрешения вопроса — в постепенной отмене всех ограничений и гражданском равноправии. Но тут сработала бессмертная логика бюрократии: выслушать умных экспертов и поступить ровно наоборот. Евреям при Александре III было запрещено вновь селиться в деревнях, и — что более непосредственно касается нашего сюжета — была принята ограничительная процентная норма на обучение в средних и высших учебных заведениях. Сколько сил потратили в свое время на привлечение евреев в христианские школы! А теперь оказалось, что там их слишком много.
Ростов-на-Дону находился в черте оседлости. Пока. Следовательно, процентная норма составляла 10 процентов.
Но уже в следующем году — опять нововведение: Ростов включен в состав области Войска Донского, а значит, выведен из состава черты оседлости. (Хотя род Поляковых был записан, между прочим, именно в дворянскую книгу области Войска Донского — петербургские и московские дворяне брезговали выскочками-иудеями.)
Это значило, что евреям (кроме купцов первой гильдии, обладателей университетского диплома, цеховых ремесленников) более селиться в Ростове не полагалось. Тех, кто уже жил, правда, не выселяли. И процентная норма в реальном училище автоматически снизилась до 5 процентов — для вновь поступающих. Уже учившимся — давали доучиться и получить аттестат.
Как это затрагивало Евно Азефа? Скорее всего, в 1887–1888 годах его уже не было в стенах Петровского училища. Добрался он как будто до шестого класса. На каком отделении был в пятом — механическом или коммерческом? Что изучал — бухгалтерию и счетоводство или приложение алгебры к геометрии, механику, геодезию, механическую технологию, строительное искусство, моделирование? По диплому он стал инженером, но потом, позже, превратился в коммерсанта. Инженером он был хорошим, а коммерсантом в конечном итоге оказался не очень удачливым.
Если, конечно, не считать коммерцией главное дело его жизни — службу двум господам, и далеко не бесплатную.
«ТОЛСТАЯ СВИНЬЯ» (ЮНОСТЬ ГЕРОЯ)
О юности Азефа сохранилось мало свидетельств.
«Его считали скрытной душой и фискалом. Соседи, относившиеся с большим уважением к старику Азефу, выбивавшемуся из сил, чтобы дать детям образование, тоже недолюбливали грубого и черствого Евно, которого школьные товарищи окрестили нелестным прозвищем „толстая свинья“»[7].
