В обобщенном виде я оцениваю обстановку следующим образом.
Противник всеми силами будет пытаться сохранить прежнее направление удара — на Ригу. Это практически означает, что группа армий "Север" будет изолирована. Он уже сейчас ведет наступление крупными силами на второстепенном направлении, стремясь овладеть Даугавпилсом. Если это наступление будет успешным, весь восточный участок фронта группы армий "Север" окажется под угрозой. Учитывая превосходство сил противника, который повсюду использует для прорыва танки, мы не в состоянии обеспечить собственными силами надежную оборону участка к югу от Западной Двины.
Трезво оценивая обстановку, можно сделать только один вывод — для спасения группы армий "Север" необходимо, оставив достаточно сильные арьергардные группы, способные вести сдерживающие бои, отвести армии в следующих направлениях:
— армейскую группу "Нарва" — в направлении Таллина, откуда в зависимости от развития обстановки эвакуировать ее морским путем в Ригу, Лиепаю или Клайнеду;
— 16-ю и 18-ю армии — на линию Каунас — Рига. Учитывая обстановку южнее Западной Двины, нельзя с уверенностью сказать, возможен ли еще отвод войск группы армий на новые рубежи. Но это необходимо попытаться сделать, потому что в противном случае группа армий "Север" будет окружена, а частично и уничтожена.
Как командующий группой армий "Север" я считаю себя обязанным довести до Вас, мой фюрер, всю правду о сложившейся обстановке, как бы неприятна она ни была. Это не только мои личные выводы, но и мнение всех моих подчиненных, реально оценивающих положение группы армий. Я прошел вместе с ними длинный боевой путь и пользуюсь их полным доверием. Я не могу идти наперекор своей совести, я обязан предпринять все возможное, чтобы спасти эти верные делу войска от полной катастрофы. Я считаю необходимым в последнюю минуту отвести войска, чтобы их можно было использовать должным образом для эффективной обороны восточных границ нашего отечества.
Если Вы, мой фюрер, не будете склонны одобрить мою точку зрения и предоставить мне необходимую свободу действий для проведения предложенных мероприятий, то я вынужден буду просить Вас освободить меня от выполнения возложенного на меня задания.
Фриснер».
Содержавшееся в этом меморандуме предложение казалось мне единственной возможностью предотвратить в последний момент нависшую над группой армий «Север» катастрофу. Само собой разумеется, я полностью отдавал себе отчет в том, что осуществление его будет иметь внешнеполитические последствия.
Финляндия, которая и так уже давно склонялась к выходу из войны, немедленно разорвала бы союз с нами. В результате мы лишились бы столь важных для нас поставок хрома. Швеция, вероятно, прекратила бы поставки железной руды. Бесспорно, это явилось бы серьезным ослаблением нашего военного потенциала. Кроме того, возврат прибалтийских территорий значительно усиливал противника.
Однако я не видел иного пути, и моя совесть противилась тому, чтобы вынуждать вверенные мне войска нести бесперспективную борьбу, которая наверняка должна была завершиться изоляцией группы армий. Этот труднейший, роковой вопрос ждал своего решения.
Не прошло и суток, как я получил новый приказ Гитлера. Мне предписывалось срочно явиться к нему для личного доклада. Я, признаться, ждал этого. 14 июля я вылетел в штаб-квартиру Гитлера в Восточной Пруссии» отчетливо сознавая, что результатом этой беседы будет мое смещение, если не худшее.
Сразу же после моего прибытия генерал Шмундт дал мне понять, что моим догадкам, по-видимому, суждено сбыться. Фюрер, по его словам, был крайне раздражен моим письмом. Я сказал Шмундту, что готов ко всему, но попросил как можно быстрее позволить мне лично доложить Гитлеру о действительном положении вещей на фронте группы армий и, по возможности, поговорить с ним с глазу на глаз. Вначале Шмундт отказался, так как с минуты на минуту должен был начаться разбор обстановки для большой аудитории. Лишь после того как я заявил, что в случае отказа на него частично ляжет ответственность за жизнь 700 тыс. солдат, он доложил Гитлеру о моей просьбе. Гитлер согласился меня принять.
Через несколько минут между мной и Гитлером состоялся драматический разговор без свидетелей. Гитлер начал в весьма серьезном тоне, заявив мне примерно следующее:
«Генерал Фриснер, вы прислали мне письмо с угрозами. Я считаю, что если командир роты, после того как получит от командира батальона приказ, с которым он не согласен, потребует заменить его или подаст рапорт о болезни, это будет выглядеть как самый невоенный из всех невоенных поступков. Что было бы с нами, если бы каждый вспоминал о своей болезни, как только дела начали идти не так, как ему нравится?»
Я ответил вначале спокойно:
«Мой фюрер, никаких угроз в моем письме не было. Это несовместимо ни с моим воспитанием, ни с представлением о солдатском долге. Я отвечаю за жизнь около 700 тыс. солдат, полным доверием которых я, как мне кажется, пользуюсь. Эти люди знают, что я могу потребовать от них самых больших жертв, если это будет продиктовано обстановкой. Но они верят в то, что я не потребую от них ничего, что идет вразрез с моей совестью. Сейчас наступил именно такой момент.
Я ясно вижу, что группа армий "Север" будет в самое ближайшее время окружена и по частям разгромлена противником, если мы немедленно не примем решительные меры. Войскам приходится вести борьбу, превосходящую всякие человеческие силы. При этом следует иметь в виду: дивизии теперь уже не те, что в начале войны. Они большей частью состоят из переведенных из обоза солдат или из недостаточно подготовленных контингентов. Если раньше дивизии действовали на фронте от 4 до 6 км, то сейчас им приходится удерживать фронт шириной 20—25 км. О сплошном переднем крае обороны, который я вижу здесь, на вашей карте, уже нет и речи. Мы давно ограничиваемся созданием временных оперативных групп на предполагаемых участках прорыва».
С помощью тут же сделанного наброска я объяснил ему тактику действий противника. Одновременно я хотел доказать, что при соотношении сил 1:8 вести оборонительные бои в течение долгого времени нельзя. Если до сих пор это все же как-то удавалось, то причину следует искать в высоком боевом духе немецких солдат, а также в опытности руководства.
«Но сейчас мы дошли до крайности, мой фюрер. Если не будут приняты немедленные и решительные меры, противник в ближайшее время выйдет нам глубоко в тыл. И это откроет перед ним все двери… Понимая все это, я решил довести до вашего сведения свою оценку обстановки, чтобы создать у вас полную ясность о действительном положении. Я хочу, чтобы вы поняли всю правду и поверили мне… Моя оценка обстановки явилась результатом ежедневных поездок на наиболее ответственные участки фронта и обстоятельных бесед с подчиненными мне командирами. Я считал своим долгом лично указать вам, мой фюрер, на всю серьезность создавшегося положения…
…Мною руководит не упрямство и тем более не стремление уйти от ответственности, я не намерен также притворяться больным. Я не брошу свои войска в этой роковой, критической ситуации и буду, как прежде, выполнять свой долг, куда бы меня ни направили. Я не цепляюсь за свою должность. Вы можете сместить меня. Вы можете даже расстрелять меня, если хотите. Однако вы не можете требовать от меня, чтобы я сознательно, наперекор своей совести вел вверенные мне войска к неотвратимой гибели».
