Запомнил?
Запомнил.
Слушай дальше. Я получил назначение в Афганистан, еду советником к Досту[6]. Хватит тебе протирать штаны с этими пердунами. Хочешь, поедем со мной?
Утром я отдаю начальству продиктованную Стасом бумагу и сообщаю о предложении отправиться в Афганистан. В середине рабочего дня меня вызывает заведующий отделом.
Вы изменяете иранскому направлению? Хотите в Кабул? Зачем? Вы же по образованию иранист, и, как мне доложили, толковый, написали отличную справку. Не торопитесь. Скоро я еду послом в Тегеран, мне нужны молодые ребята. Для начала отправитесь в Исфаган, поработайте годик, потом заберу вас к себе.
Зав. отделом — очень большое начальство, возражать бессмысленно.
Ну вот и славно, — завершает он монолог, — считайте, договорились.
Через пару месяцев «инстанция»[7] дает на меня «добро» и кадры оформляют приказ. Остается, казалось бы, мелочь — иранская виза. Но иранцы давать ее не спешат, видно, идет проверка. Жду визу. Числюсь в Иране, но продолжаю работать в Москве. Так проходит без малого год.
То, чем я занимаюсь, готовясь к командировке, далеко от расхожего представления о дипломатической службе. У нас в народе почему-то принято полагать (наверное, из-за пафосных мемуаров), что это, как правило, важные и непременно красиво обставленные встречи с иностранными дипломатами и политиками, в ходе которых решаются судьбы мира. Ну совершенно не так. Тем более на Востоке, и дважды тем более, если дело касается молодежи, вроде меня. Нет в нашей работе театрального пафоса, никаких тебе фраков, муаровых лент, Даунинг-стритов, Елисейских дворцов — обычный костюм фабрики «Большевичка» и комната на девятнадцатом этаже, где мы с Костей совершенствуем знания. Сегодня, к примеру, изучаем состав руководства ИРИ[8].
Костя вытаскивает пачку открыток. На первой бородатый мужик в черной чалме.
Ну, — говорит Костя, — давай.
Ходжат оль-эслам, сейед[9] такой-то, — говорю я, называя полное имя, госдолжность и перечень подвигов мужика, которые в любой нормальной стране подпадают сразу под несколько самых суровых статей уголовного кодекса.
Молодец, — говорит Костя, имея в виду меня, — давай дальше, — и достает следующую открытку. На ней бородатый мужик в белой чалме.
Ходжат оль-эслам такой-то, — говорю я, опуская слово «сейед», называю должность и перечень подвигов второго мужика, которые не уступают подвигам первого.
Экзамен длится около часа. Мужиков много, все на одно лицо, к тому же их список постоянно меняется. Революция в полном разгаре — идет интенсивный отстрел. Но Костя требует, чтобы я помнил покойников тоже. Все это очень смахивает на сцену из знаменитого кинофильма, где Глеб
Жиглов тренирует Шарапова. «Если хочешь, чтобы с тобою считались, — советует Костя, — учись». Я согласен, но вспоминаю Жиглова: «Смотреть на эти рожи невмоготу!»
В то время как мы с Костей занимаемся страноведческой работой, в кабинете, не умолкая, трещит телефон. Это толстяк-хозяйственник обзванивает рестораны. Близится Новый год, у ОССВ10 на балансе остались какие-то деньги. Если их не потратить, на будущий год нам урежут бюджет. Решено провести протокольное мероприятие: пригласить иранцев в кабак. Выбор падает на ВДНХ — дешево и катают на тройках. Идея с тройками — русский размах — начальству нравится очень. Толстяка хвалят. В обстановке предпраздничной суеты упускают из виду небольшую деталь: он назначил прием на 27-е.
Сначала тройки, потом за стол? Или сначала за стол, а потом тройки? Это — важный вопрос. Его обсуждают оставшуюся до банкета неделю и лишь накануне решают: сначала все-таки лучше за стол.
К ресторану мы приезжаем заранее, чтобы встретить гостей у входа. Мы — это обитатели известной вам комнаты на девятнадцатом этаже под руководством завсектором, зам. завотделом и нового Заведующего ОССВ, который до этого трудился в Нью-Йорке и тонкостей дела пока не сечет. Иранскую сторону возглавляет посланник Фарсчи, умный, образованный человек, начавший карьеру еще при шахе (вскоре он удерет в Европу вместе с посольской казной). При нем пара небритых ребят — дипломаты новой волны. Говорить с ними не о чем.
Фарсчи первым начинает беседу. Он показывает пальцем на голову зам. завотделом, где красуется форменный мидовский каракулевый «пирожок», и спрашивает с легкой иронией: «Из Афганистана?»
Вопрос иранца с хитрым подтекстом. В данном случае это не комплимент: мол, знаем-знаем, афганский каракуль ценится выше других, Фарсчи иезуитски напоминает: сегодня позорный день военного вторжения СССР в ДРА[10], его осуждает большая часть государств, в том числе и Иран. Но зам. завотделом игнорирует каверзу. Он молодецки поправляет свой «пирожок» и коротко отвечает: «Нет, из барана». На этом их диалог исчерпан, и мы проходим в фойе.
Идет застолье, звякают вилки, скребут о тарелки тупые ножи, все чин-чинарем. Вдруг раздается телефонная трель. Метрдотель подает трубку зам. заву, тот слушает и бледнеет. На связи дежурный из ОССВ. Он сообщает: «Пришла шифровка. Несколько сотен афганских боевиков при содействии иранских спецслужб в Тегеране штурмуют наше посольство. Захвачен первый этаж. Охрана отбивается брандспойтами. Наверху в помещении референтуры раздают оружие, радисты кувалдой ломают шифровальную машину, уничтожают секретные документы. Ожидают самого худшего».
Дежурный докладывает, что в отдел уже звонили из секретариата министра. Громыко срочно требует руководство к себе, но поскольку никого нет, спрашивает: «Где?!» И узнаёт (!) — в дружной компании иранских коллег катаются на тройках. Дежурный (закладчик) — это бомбейский генконсул, приятель Раджа Капура. Его не взяли с собой на банкет, он обижен и вот «отдуплился».
Черная «Волга» несется по зимней Москве со скоростью 100. На заднем сиденье тяжко вздыхает сникшее руководство. Когда машина въезжает на пандус перед зданием МИД, новый заведующий не выдерживает и обращается к заму: «Вы другой даты для этого сраного ланча отыскать не могли?» Впрочем, вопрос риторический, ответа не требует.
«Подарки от Деда Мороза» руководство отдела получило в этот же день — редчайший случай, когда Громыко орал. Дальше «елочные наборы» раздавали по нисходящей. Кончилось все, как и положено, на толстяке.
