На кухне я ставлю кипятиться воду и иду в ванную. Стоя под душем, вспоминаю спящую Майю, ее лицо.
Уже в первую ночь, которую мы провели вместе, было очень трогательно смотреть, как она спит. Это произошло спустя две недели после вечеринки в университете. С тех пор минуло уже, наверное, лет шесть. В ту ночь мы переспали друг с другом. Мы сказали друг другу, что между нами нет и не будет ничего серьезного, такого, о чем пришлось бы потом жалеть. Мы лежали на кровати и болтали о произошедшем, о том, как все это неожиданно. Об Адвокате.
У нее было такое чувство, словно она предает его, лежа со мной в одной кровати. Она не рассказывала ему обо мне. Обычно она рассказывала ему о мужчинах, с которыми встречалась, и о тех, с которыми спала. Но обо мне она умолчала. Это ее и мучило. То, что со мной все получилось не как с другими мужчинами. Она сказала, что мы не должны лежать вот так вместе. Это нарушение договоренности, пакта, вот что ее беспокоило.
Однако потом она поцеловала меня, а когда наступил поздний вечер, сказала, что хочет провести со мной ночь, хочет, чтобы я остался. Я поинтересовался, не нарушит ли это их договор с Адвокатом, и она ответила, что мы просто будем спать в одной постели. Заснем и проснемся вместе. Я сказал «хорошо» и пошел в ванную.
Пока я был в душе, она выключила свет. Ложась рядом с ней, я почти испытывал дежа-вю, и все же это не было дежа-вю: не было ощущения, что все это уже со мной происходило. Скорее это было дежа-вю наоборот, было предчувствие, что это происходит не в последний раз. «Мы будем об этом жалеть», – шептала она и целовала меня, притягивая к себе, и я чувствовал ее тело, которое я вожделел целый семестр, вожделел на расстоянии, на лекциях в университете. Тепло ее кожи, мои руки скользили по ее крепкому телу, груди, животу, ногам, раздвигавшимся под прикосновениями моих пальцев.
Проснувшись той же ночью, я лежал и смотрел на ее лицо, пока она спала.
Выйдя из душа, я делаю себе кофе. Черный, в белой фарфоровой чашке, от него идет пар. Достаю из кухонного шкафчика несколько печений. Раздвижная дверь террасы чуть приоткрыта, я увеличиваю проем, выхожу из номера и сажусь за столик.
На террасе ни ветерка. Будет жаркий день. Здесь жаркие, прекрасные дни, но больше всего я люблю утреннюю прохладу. Небо безоблачное и синее до самого горизонта. Я сижу и долго смотрю на море. Вдали в солнечном луче блестит крыло чайки.
Я пью кофе, купленный нами в супермаркете рядом с гостиницей, он немного горьковат, но сейчас, с утра, я легко с этим мирюсь. Торговое судно стоит на якоре в паре километров от берега. Море колышется, создавая иллюзию движения корабля, но на самом деле он не двигается с места, он неизменен, хотя я знаю, что нет ничего неизменного, даже судно, несущее многотонную ношу, изменчиво, даже море.
Я думаю о людях, работающих на этих судах. О том, чем они занимаются, бороздя моря, – смотрят ли они на берег, сожалеют ли о сделанном когда-то выборе, верят ли в то, что можно повлиять на вещи, которым предстоит свершиться.
Снизу, от бассейна, долетает плеск тела, рассекающего воду. Какая-то девушка плывет кролем к дальнему от меня краю бассейна. Молодая, темноволосая, загорелая, стройная. Что-то в ней есть общее с Майей. Может, это кто-то из местных, наверное, она работает тут, в гостинице. Она одна в огромном бассейне, никого еще нет. Она плывет кролем, рассекая воду уверенными движениями.
Доплыв до противоположного конца бассейна, девушка дает рукам отдохнуть, опершись о край. Теперь мне видно ее лицо, это она, это может быть только она. Она машет мне рукой. Я уже готов помахать ей в ответ и все же колеблюсь. За приоткрытыми губами видно ее белые зубы. Как я вообще мог сомневаться? Ведь я же знал, что это она? Знал все это время.
Я спускаюсь с террасы, обхожу бассейн, поднимаю с лежака полотенце с вышитым дельфином и сажусь на корточки.
– Я не слышал, как ты вышла, – говорю я.
– Не хотела тебе мешать.
– Ты же знаешь, я люблю, когда ты мне мешаешь.
Она выходит из воды, и я вытираю ее полотенцем. Когда я дохожу до груди, она целует меня в лоб.
– Я бы хотела, чтобы ты всегда так стоял с полотенцем и вытирал меня, когда я наплаваюсь, – говорит она.
– С удовольствием.
Она поворачивается, чтобы я мог вытереть ей спину.
– Из тебя получится хороший папа, – говорит она.
Я вытираю ей поясницу, ноги.
– Ты будешь хорошим папой, – повторяет она.
– Почему?
Она смеется.
– Я знаю.
– Откуда?
– Это замечаешь, такие вещи. Я чувствую это по той заботе, с которой ты вытираешь меня полотенцем. Так делают все хорошие папы.
– Подними-ка руки.
– Тебе не нравится, что я говорю про тебя «папа».
– Называй меня, как хочешь, – говорю я.
Я заворачиваю ее в полотенце и завязываю его.
– Как хочу.
– Да.
Мы поднимаемся в ресторан. Там сидят несколько парочек и одна семья. К нам подходит официантка. Мы заказываем кофе и омлет с картошкой и беконом.
4
Когда на следующее утро мы спускаемся на пляж, камни уже лежат иначе. Чуть-чуть. Может, на какие-то полметра, но они передвинулись, расположены не так, как вчера. Мы лежали тут на пляже напротив гостиницы большую часть дня. В те минуты, когда я не читал или не шел окунуться, я смотрел на камни и хорошо помню, как они располагались. За ночь море выложило из них новые узоры.
Лежаки на берегу стоят парами, между ними зонтики от солнца и столики. Отдыхающие кладут на лежаки полотенца, кто-то складывает зонт и загорает. Я держу Майю за руку, когда мы проходим сквозь бубнеж голосов – обсуждают жару, еду в ресторанах, выпивку, обходительность местных жителей. Детей поменьше мамы смазывают кремом от загара, тюбики шипят и чмокают, когда из них выдавливают содержимое.
Когда мы выходим с территории отеля, я разуваюсь и подхожу к самой воде, туда, где ноги мягко проваливаются в жидкий песок. Майя пока держится поодаль, на берегу, где песок обжигает подошвы. Она в шортах и легкой рубашке. На голову она повязала красную мужскую косынку, купленную вчера у торговца на пляже. Она покупает чуть ли не все, что они разносят. Бамбуковую салфетку, плетеный браслет и серьги, маленький кожаный мячик. Понятия не имею, зачем ей все эти вещи. Она всегда любила покупать все подряд.
Бандана ей к лицу, ей вообще все идет. Она хотела купить мне такую же. Я отказался, сославшись на то, что буду чувствовать себя в ней по-дурацки, а еще глупее будет выглядеть, если мы оба будем разгуливать в этих платках на голове. Она подняла меня на смех, но платок купила только себе.
Участок в конце пляжа заасфальтирован. Через пару сотен метров начинается городской пляж. Узкие мостки уходят в море, предоставляя возможность сойти на сушу пассажирам многочисленных парусников и яхт, привязанных к швартовочным столбам. Рыболовецкие судна застолбили свои места у причала. Рыбаки прямо с лодок, продают утренний улов поварам из ресторанов, любителям хождения под парусом и туристам, которым посчастливилось снять квартиру с кухней. Они отделяют филе от костей, заворачивают его в газеты, громко перешучиваясь друг с другом и болтая с покупателями. Над пляжем и набережной повис запах дизеля и морской воды, водорослей, рыбы, нагретого солнцем железа. Рыбины блестят в ящиках. Какие-то бьют хвостом, хватают воздух. Между ящиками рыбаки натянули бечевку и подвесили на ней осьминогов.
