Все средства обратной связи, которые существуют вокруг Ирины Богушевской, будь то электронная почта, рубрика «записочки» на ее сайте, где публикуются письма трудящихся, или комментарии в интернет-дневнике Иры — одним словом, все связанные с ней виртуальные территории тонут в объяснениях в любви. Цитировать их будет как-то нехорошо, не мне же писали, но можете поверить на слово. Бездонные голубые глаза, ангельская внешность, нежный тонкий стан и, конечно, трогающий до глубин голос и еще много внешних деталей задевают за живое господ-поклонников и всему этому они клянутся в преданности и любви. Часто на интервью Ире задают вопрос: вот вы стали, Ира, большим артистом, знаменитой певицей, и у Вас, наверное, куча поклонников, на что она исправно отвечает, что куча поклонников была всегда. Одним словом, Ирина каким-то гипнотическим образом действует на мужчин. Маленький пример. Мы снимали наш документальный фильм и бегали со съемочной группой и Ирой по морозу. В общем, долго-долго были вместе и говорили о жизни. Оператор за все это время не сказал буквально ни слова, и, как это обычно бывает у операторов, с лица его не сходило недовольное выражение. В конце концов мы отпустили Ирину и вернулись в машину. Первое, что сказал оператор с заднего сидения после целого дня молчания, было: «Все-таки Ира очень красивая…»
Настоящая Евина дочка с неуловимой улыбкой и убийственными чарами, что-то такое мне Ира сама про себя говорила, кажется.
Я: Скажи, пожалуйста, — у тебя в каком возрасте случился первый поцелуй?
Ирина: Я тебе сейчас скажу. Мне было 5 лет. А года 3 назад этот молодой человек приходил даже ко мне на концерт, ну и не вызвал во мне прежних чувств. У меня треугольник был страшный совершенно любовный в детском саду, просто страшный. Я была влюблена в этого блондина, удивительно, это был первый и последний блондин за всю мою жизнь. А в меня был влюблен брюнет с черными бровями, такой роскошный, как я вообще могла… потом всю жизнь, очевидно, слушай, я потом всю жизнь любила только брюнетов с черными бровями…
…И вот, когда мне было 5 лет, и мы целовались в беседке…
Я: А вы уже целовались в 5 лет?
Ирина: А как же!
Я: Какая распущенность нравов!
Ирина: Так еще и глупости показывали. Там был страшный с этим делом связанный скандал.
Я: А что, вас поймали с поличным?
Ирина: Да, нас застукала Ленка Петрова. Никогда я не забуду эту девочку, потому что из-за нее меня чуть мама родная не прибила, не выгнала из дома, и вообще очень многие мои всякие проблемы с мужиками, они из той беседки.
Одним словом Ленка Петрова застала парочку в беседке, никак себя не выдала, а по-тихому, на цыпочках понеслась к воспитательнице, мол, какие страсти делаются, пойдемте же, я вам покажу.
Ирина: Вот пришла воспитательница и начался ужас, начался ужас, ужас! Послали за моей мамой, ой, мама дорогая. Я вообще удивляюсь, как я после такой истории способна была на какие-то отношения с мужчинами. У нас страшный был дома скандал, страшный, непередаваемый кошмар. Я думаю, что вот сценарий как раз про то, что мужики — это страшное зло, тогда записался на самый жесткий диск во мне, в самое такое недоступное место, и много лет потом оттуда работал: если ты влюбляешься, все, конец тебе просто, получишь себе по голове.
Эта неприятная история стерлась из Ириной памяти, как это и бывает с детскими горестями. И вот буквально лет 8 назад она ее вспомнила, когда очередной прекрасный брюнет разбил ей сердце. Это бывает так: смысл твоей жизни изнутри тебя перемещается вовне, в другого человека, и, когда ты этого человека теряешь, расставаясь, ругаясь или просто понимая, что вы не можете вместе жить, ты теряешь одновременно с этим человеком и смысл жизни. Это очень просто.
Ирина: Вот когда я лежала ночами, когда я не могла без него спать, есть, вот реально, как в 1000 и 1 ночи, лежала, смотрела в потолок и думала: ну что же такое, как же так получается, а как теперь быть вообще и что делать? И вот тогда я себе поклялась, что как-то сделаю так, чтобы смысл моей жизни был внутри меня, а не снаружи. И вот тогда я вспомнила эту беседку и меня прямо озарило. И, бац, я увидела Ленку Петрову, эту беседку и поняла, ах вот оно, вот оно откуда было, что если ты любишь человека, то тебе обязательно должно быть плохо за это. Я сказала себе, что никогда не буду больше несчастной.
Я: И что, это сработало?
Ирина: Ну, ты знаешь, такое ощущение, что да.
«Сейчас, сейчас, подожди», — Ира пошла куда-то и принесла коробки с фотографиями. Оттуда на меня смотрели, улыбаясь, обнимая неизвестных уже никому людей, проплывая мимо на лодках, в рубашках и без, бесчисленные брюнеты с бровями.
Глава третья
Мыслить и страдать или кого потеряла отечественная философия
Вот лично мне нравилось думать о себе, что я человек несентиментальный. И если у меня и были какие-то «безуханные» засохшие цветы между пожелтевшими страницами, то все это усилием воли давным-давно отправлено в утиль. Но есть люди, которые раритеты хранят. Хотя Ира и утверждает, что недавно выкинула три килограмма писем, начиная со школы, сентиментальный архив живет у нее дома на тайных полках. И вот недавно она как раз разбирала пыльные коробки со всякими тетрадками и обнаружила свой девичий дневник. Оттуда пахнуло замогильным холодом и смурью, какую только может напустить в своем дневнике книжный романтический человек из старших классов школы. Целые куски самых темных стихов Блока, заботливо выписано все самое душераздирающее из Саши Черного и предельно мрачное из Ахматовой и Гумилева. Вот так, казалось нашей героине, только так надо жить, а остальное — мещанство.
Я: …То есть надо страдать?
Ирина: Надо страдать! Страдать и мыслить, вот мои были две иконы. Поэтому я и пошла потом на философский факультет, наверное, чтобы там вот мыслить и страдать. И все училась-училась это делать, пока не поняла, что и то, и другое — бессмысленно и глупо, и страдать, и мыслить. Вредно, вредно для здоровья!
А первая любовь, конечно же, тут же нечаянно нагрянула и была, конечно же, несчастной. И начались ночные бдения. Можно было играть всю ночь на флейте в тоске и еще можно было ходить на крышу и там, свесив ноги, сидеть на 16 этаже и размышлять. Вернее, мыслить. И вот тогда посыпались стихи. Они были о том, что теперь только молитвы, пост, вериги, раз уж не дано земного счастья, то надо же себя усмирять. «А сколько же тебе было лет?» — спрашиваю. Ира: «Четырнадцать».
Ну и, так сказать, следующей остановкой логично оказался философский факультет Московского университета.
Ира, кстати, начинала писать собственные мемуары (надеюсь, это не тайна), которые мои агенты нашли и мне передали. Так вот, там есть замечательное описание нашей героини в этот период. Пунктуация автора сохранена.
