Когда в канун олимпийского турнира, первого для отечественных футболистов, если не считать печального опыта в еще царской России, сборная страны (под флагом Москвы или армейского клуба) провела несколько товарищеских встреч с венграми, поляками, румынами — и выглядела уж никак не хуже европейцев во всех отношениях. Но затем сказалась ударная (по-советски) подготовка к Играм, когда идеологи давили на тренеров, запугивая и понукая, а те — великие, напомню, тренеры — в свою очередь, загоняли на тренировках игроков, забывая про их паспортные данные…
Провал на Олимпиаде, конечно, оказался сильнейшим, приведшим в шок буквально всех нас ударом. И если бы не одряхление вождя и скорая смерть его, обрушенные на головы специалистов кары могли бы и затормозить футбол советский в своем развитии, хотя в приказном омоложении резон был — поскольку и в резерве ждало своего часа немало талантов. И выдвижение молодых совпало с необъявленной оттепелью. Лишь расформированный клуб армии так и не сумел подняться до прежнего уровня — разрушена оказалась продуманная Борисом Аркадьевым система подготовки: одного призыва одаренных игроков на военную службу оказалось недостаточным, утрачен был секрет селекции. Зато довоенных высот — к радости своих верных болельщиков, исчислявшихся чуть ли не половиной страны, — достиг «Спартак». В случае со «Спартаком» футбольная наследственность торжествовала — торжествовали традиции: из ссылки вернулись в Москву братья Старостины, Николай Петрович стал начальником команды.
Андрей Старостин категорически не соглашался со стрельцовской оценкой, напоминая про великолепные физические данные Воронина — дар природы.
Но и «Динамо» достаточно было возвращения из Тбилиси Михаила Якушина, чтобы смена поколений произошла совершенно безболезненно. «Динамо» оставалось «Динамо» — и московское, как сказали бы теперь, дерби продолжилось. Однако базовой командой ближе к следующим Олимпийским играм стал «Спартак». Динамовское представительство оказалось много скромнее. Что отчасти компенсировало пребывание на главной роли Льва Яшина.
Герой нашей книги, хотя и болел с детства за «Динамо», попал, однако, в пятьдесят шестом — олимпийском — году в «Торпедо». И естественен сейчас вопрос: а несли ли новые времена перемены для торпедовцев, не могли юный футболист сожалеть, что не обратил на себя внимание динамовских тренеров?
Скачок, совершенный клубом московского автозавода, со всеми основаниями можно назвать самым большим из сделанных тогда московскими командами. Только совершенно очевидным это сделалось на рубеже шестидесятых. И в историю отечественного футбола Валерий Воронин входит именно в качестве — в самом высоком, напомню, качестве игрока, чей талант стал залогом превращения «Торпедо» в еще один столичный суперклуб.
…Воронин вошел в большой футбол на волне успеха, который непосредственно коснулся того «Торпедо», в чьем дубле проявил он себя, откуда делегировали Валерия в юношескую сборную, выступившую, впрочем, в международном турнире под флагом «Торпедо», чтобы не слишком рисковать спортивным престижем страны. Вот эта боязнь — из прежних времен. А сам факт участия юношей в международном соревновании — примета наступившей оттепели.
Можно ли сказать, что футбольная карьера Валерия Воронина целиком пришлась на либеральные времена? Можно, при условии, что будет сказано и про обманчивость социалистического либерализма.
Жертвой неприжившегося, неукоренившегося либерализма можно бы, в первую очередь, посчитать Эдуарда Стрельцова. Пожалуй, из сборной образца еще сталинского пятьдесят второго года никого бы и не отпустили на примерку костюмов без надзора. Как не могу себе представить, чтобы кто-нибудь из динамовцев, собиравшихся в Англию, попал с тренировочного сбора на гулянку с участием непроверенных дам и собутыльников.
И все-таки Воронин, вкусивший прелести более раскованного — по тогдашним, само собой, меркам — пребывания за рубежом, почувствовавший в кармане призывное жжение валютных купюр, жертва оттепели в большей степени, чем Эдик. Случайно ли карьера его оборвалась в шестьдесят восьмом году, когда страна после событий в Чехословакии намекнула недвусмысленно и своим гражданам, что послаблений больше не будет…
— 5—Начнем с того, что вниманием динамовских тренеров Воронин обделен не был. Пусть Бесков в момент их знакомства считался тренером начинающим, но динамовским из динамовских.
К пятидесятому году он оказался главным из оппозиционеров по отношению к старшему тренеру «Динамо» Якушину. Позднее Бесков признавал, что в своих командах наиболее сердился на игроков, относившихся к его указаниям, как он к якушинским. Генералы, курировавшие «Динамо» в сезоне пятидесятого, ополчились на Михаила Иосифовича, уступавшего первенство Аркадьеву, — и опору нашли в нескольких ведущих игроках. И прежде всего в Бескове. Вместо сосланного в Тбилиси Якушина призвали тренеров не слишком властных — и Бесков, всегда конструировавший динамовскую атаку, практически стал играющим тренером. Но в сезоне пятьдесят третьего Якушина вернули. Тридцатитрехлетний Бесков, не блеснувший, по разным причинам, на Олимпиаде, несколько сник — ясно было, что ветеранов, способствовавших отставке Якушина, возвращенный тренер надолго в команде не задержит. Сам же лукавый Михаил Иосифович говорил: «Я заметил, что Костя стал ауты вбрасывать — и понял, что ему пора заканчивать…». Бесков стал помогать Качалину в сборной, но роль помощника его наверняка тяготила. Работа с детьми пошла у него великолепно — он для нее казался созданным, но за приглашение идти старшим тренером в «Торпедо» — в чужой лагерь — не мог не ухватиться.
Году в семьдесят четвертом, кажется, Валерий Воронин едва не получил срок за хулиганство. Пустяковый случай — бросил в кого-то пустым стаканом в ресторане «Огонек» — вполне бы обернулся неприятностями, не вмешайся муж сестры Вали. На суде собрались все торпедовцы. И я тоже пришел. Рассмешило меня, что у организованного Валей адвоката фамилия Трахтенберг — к футбольному обозревателю он, правда, никакого отношения не имел. В этого Трахтенберга вцепился помятый Олег Сергеев — он недавно вернулся из лечебно-трудового профилактория и утверждал, что там совсем неплохо: «Кушать дают и потом все же знают, что я — Сергеев». Сергеев мучил адвоката разъяснениями, какие все ребята в «Торпедо» умные, но Воронин и среди них выделялся… Умные ребята поглядывали на Олега с досадой: как бы он лишнего не ляпнул — и не испортил дела. И не думаю, что в ту минуту кто-нибудь вспоминал, как ездили в Италию на международный турнир для игроков шестнадцати-семнадцати лет. Я уже сам сейчас не помню, кто ездил с ними тренерами, но игру этим ребятам ставил Бесков. В команду входили и Воронин, и Численко… Сергеев был их на год младше, но имел лучшую прессу, прошел тогда первым номером. Я к тому, что Воронин вундеркиндом все же не был — поднимался, прибавлял от сезона к сезону, войдя на вершину своей футбольной силы к середине шестидесятых.
Если верить Мише Посуэлло — а я ему верю без всяких оговорок, — Воронин и в «Химике» произвел на него впечатление очень большого игрока в недалеком будущем. Но среди резервистов «Торпедо» собрались сплошь таланты — и выделиться сразу же никому из них не удавалось. Но важнее, что они великолепно смотрелись все вместе — мастера из основного состава в сравнении с ними выглядели бы просто архаично, если бы их игра не подчинена была Стрельцову с Ивановым.
