Вот тут и стали доходить его отзывы о «Трех евреях». Сначала от издательницы – что Сережа прочел «Трех евреев» залпом и был «под сильным впечатлением», как выразилась Лариса Шенкер. Потом от его вдовы: «К сожалению, всё правда», – сказал Сережа, дочитав роман. Лена Довлатова повторила Сережину формулу в двухчасовом радиошоу о «Трех евреях». Я бы тоже предпочел, чтобы в Ленинграде все сложилось совсем, совсем иначе.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Но тогда бы никаких «Трех евреев» не было.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. И никто бы не уехал из России: ни Довлатов, ни Бродский, ни мы с тобой.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. И вот ты нажал не ту кнопку автоответчика, и мы услышали яркий, дивно живой голос мертвого Сережи. И потом еще долго, когда возвращались вечером с Лонг-Айленда, мне мерещилась на наших улицах его фигура – так он примелькался здесь, слился с куинсовским пейзажем.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Я так и назвал свой мемуар: «Довлатов на автоответчике».
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. А я свой – «Трижды начинающий писатель». Потом добавила «Мытарь». Вот и получается складень.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Но еще не книжка. Мы могли бы дорастить эти вспоминательные эссе. У каждого есть что добавить.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Они так много печатались – в периодике по обе стороны Атлантики, в твоих и моих сольных книгах, в нашей совместной книге «Довлатов вверх ногами», вызвали столько откликов и споров, стали хрестоматийными, их цитируют вдоль и поперек.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Мне есть что добавить. Я готов увеличить свой мемуар вдвое-втрое. Да и у тебя есть что про запас.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Еще бы! Не то чтобы я писала тогда наспех, но с тех пор столько антидовлатовщины опубликовано, особенно про питерский период. Я просто обязана, как непосредственный участник тех событий, восстановить реальную картину. Однако если делать новую книгу про Довлатова, то за счет новых текстов. А еще бы у Лены Довлатовой фотками разжиться.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Включая те, что мы использовали в фильме про Сережу.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Плюс твоя повесть «Призрак, кусающий себе локти». Здорово тебя за нее обложили – что ты под Сашей Баламутом Довлатова протащил. Признайся, ты лукавил в двух этих ответных статьях – «В защиту Сергея Довлатова» и «В защиту Владимира Соловьева», – когда пытался откреститься от прототипов, хотя твои образы прозрачны и сквозь них просвечивают реальные люди. Тот же Довлатов.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. А что мне оставалось, когда на меня ополчилась вся окололитературная сволочь нашей эмиграции! Обе эти статьи стоит тиснуть в этой книге. Читателю на суд. Это важно еще и для того, чтобы воспроизвести ту атмосферу, в которой мы работали. Сам Довлатов называл свой литературный метод псевдодокументализмом. Человек не равен самому себе – привет графу Льву Николаевичу. Тем более литературный герой – своему прототипу.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Ты иногда путаешь жанры: документальную прозу с беллетристикой. Да и «Роман с эпиграфами», который печатается теперь под названием «Три еврея», – никакой не роман, а в чистом виде документ, пусть в художественной форме, ценный как раз эвристически – что ты написал его в России, по свежим следам, а не спустя многие годы, перевирая сознательно или по беспамятству. И для Сережи твои «Три еврея» – это документ. Отсюда его вывод: «К сожалению, всё правда».
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Неизвестно, где проходит эта невидимая граница. Где кончается документ и начинается художество? Тынянов: «Не верьте, дойдите до границы документа, продырявьте его. Там, где кончается документ, там я начинаю».
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Это же историческая проза.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Довлатов и Бродский – тоже история. Уже история. Сережа был прав: «После смерти начинается история». Я пишу историческую прозу о современности. Это касается и вспоминательного жанра. По сути, любые мемуары – антимемуары, а не только у Андре Мальро. «Три еврея» – это роман, пусть и с реальными персонажами. В отличие от «Воспоминаний» Надежды Мандельштам, с которыми сравнивал его Бродский. Не согласен ни с Бродским, ни с Довлатовым, ни с тобой. Это ты посоветовала снять вымышленные имена и поставить реальные: не ИБ, а Бродский, не Саша Рабинович, как было у меня, а Саша Кушнер. Как на самом деле. И прочее. Жалею, что послушался. Выпрямление и прямоговорение. Аутентичность в урон художеству. Вместо дали свободного романа замкнутая перспектива документа. А так бы отгадывали, кто есть кто в «Трех евреях».
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Секрет Полишинеля! Да и кому теперь время заниматься раскрытием псевдонимов твоих героев? Не те времена. А так – под своими именами, с открытым забралом – твои «Три еврея» уже четверть века будоражат читателей – сначала в русской диаспоре, а теперь, наконец, и в метрополии, где одно за другим выходят издания этого твоего антиромана. Под таким шикарным названием у «Захарова» – «Три еврея».
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Спасибо Игорю Захарову и Ирине Богат. Название они придумали. Мое – «Роман с эпиграфами» – ушло в подзаголовок.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Где ему и положено быть – это жанровое определение.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. А как же «Роман без вранья» или «Роман с кокаином»? Или «Шестеро персонажей в поисках автора»? Подзаголовки, вынесенные в названия, – жанровая инверсия. Что такое «Портрет художника в молодости»? Название или подзаголовок? А другой мой роман черново назывался «Портрет художника на пороге смерти», но потом я переименовал: «Post mortem. Запретная книга о Бродском». Не о самом Бродском, а о человеке, похожем на Бродского. Единственная возможность сказать о нем правду. Очистить образ Бродского от патины, то есть от скверны, – задача была из крупных, под стать объекту. Какая-то московская публикация о романе так и называлась: «Вровень с Бродским». А в другой было сказано, что «Post mortem» то ли закрывает, то ли отменяет бродсковедение. Ввиду такого успеха – в том числе коммерческого – издательство спарило «Трех евреев» с «Post mortem» и выпустило под одной обложкой.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Под хулиганским названием «Два шедевра о Бродском».
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Почему хулиганским? Так и есть. Это мое самое-самое. Не только в моем контексте, но и в море разливанном бродско… бродскоедения, а еще точнее, бродсконакипи мои романы лучшее, что о нем написано. Как говорил маркиз де Кюстин, я скромен, когда говорю о себе, но горд, когда себя сравниваю. «Я еще не читал книги, в которой Бродский был бы показан с такой любовью и беспощадностью», – писал Павел Басинский, который ухитрился напечатать две разные рецензии в разных изданиях на «Post mortem».
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Наша задача теперь – очистить от наслоения мифов образ Довлатова.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Моя мама и Сережа умерли с разницей в три месяца – и оба раза мы были в отъезде: когда мама – в России, а когда Сережа – в Мэне.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Ты так и назвал первую киноновеллу в фильме о Довлатове – «Я пропустил его смерть».
