Я открываю глаза. Это был всего лишь сон. Девушка довольно улыбается. Наверное, это покровительница театра, но кто именно – Мельпомена, муза трагедии, или Талия, муза комедии? Ее маска ничего мне не говорит. Поразмыслив, я прихожу к выводу, что это, должно быть, Талия, так как пьеса о человечестве скорее забавна, чем грустна. Да и заканчивается она хорошо.
Я достаю из сумки «Энциклопедию относительного и абсолютного знания», наследство моего дорогого учителя Эдмонда Уэллса, и записываю сюжет пьесы на чистых страницах. Муза снова целует меня в лоб.
В моей голове раздаются три фразы. Советы писателю:
«Говори о том, что знаешь,
Показывай, а не объясняй,
Подсказывай, а не показывай».
Я принимаю совет.
Мои спутники тоже заняты. Каллиопа, муза эпической поэзии, тянет за руку Жоржа Мельеса. Полигимния, муза религиозных песнопений, уводит Фредди Мейера. Муза танца Терпсихора увлекает за собой Мэрилин Монро. Покровительница любовной поэзии Эрато нежно беседует с Матой Хари. Рауля выбрала Мельпомена, муза трагедии.
Талия ведет меня в свое жилище из красного мрамора. Я вхожу вслед за ней в комнату, в которой все напоминает о театре. В центре стоит огромная кровать, будто перенесенная сюда из комедии dell'arte, с балдахином и позолоченными колоннами, которые увенчаны итальянскими масками.
На подиуме, обрамленном пурпурным бархатным занавесом, для меня, единственного зрителя, Талия разыгрывает пантомиму. Изображает счастье, горе и трагедию, которая завершается ликованием.
Сначала ее глаза подернуты поволокой, веки полуопущены, но вот во взоре ее вспыхивает радость. Я аплодирую.
Она низко кланяется в знак благодарности, спускается с подмостков, запирает дверь на ключ, прячет его под кровать и бросается мне на шею.
В предыдущей жизни, когда я был смертным, я не особенно интересовался театром. Меня отпугивала дороговизна билетов и необходимость заранее бронировать места. Я чаще ходил в кино.
Талия снова целует меня в лоб, и в моем сознании опять проигрывается пьеса. Теперь я вижу ее более отчетливо. Я сажусь к столу и принимаюсь лихорадочно записывать.
Я пишу. Какое наслаждение писать диалоги. Сюжет выстраивается. Дело движется вперед.
Талия гладит мою руку, волна свежести накрывает меня. Все идет словно само собой. Персонажи начинают жить своей жизнью, слова, которые они произносят, принадлежат им самим. Я не сочиняю, а лишь описываю то, что вижу. Никогда еще я не творил с такой легкостью. Наконец я стал божеством в маленьком мире, где все мне подвластно. Я устанавливаю правила. Новая мысль посещает меня. Писателю можно дать еще один совет: «Если вы не хотите просто принять то, что готовит вам будущее, создайте его сами». В то же время я сознаю, что раньше, до того как я принялся писать эту пьесу, мне еще ни разу не удавалось выстроить отношения между живыми людьми.
Я целую музу в обе щеки, благодарю за помощь. Талия читает, склонившись над моим плечом, одобряет и показывает мне крошечный театр, который стоит на комоде. Муза передвигает несколько фигурок, изображая движения актеров. Она подсказывает, что я должен заняться и режиссурой. Здесь – объятия, там – сражение, тут – погоня, а в этом углу герои, как хомяки, будут крутиться в колесе, построенном по их росту.
Талия встряхивает белокурыми кудрями, ее аромат окутывает меня. Чтобы поддержать мои силы, муза наливает мне стакан меда, красного, как маки, на которых он настоян.
Я испытываю только одно желание, которое меня самого удивляет, – навеки поселиться здесь с музой и посвятить себя театру. Быть рядом с Талией, слышать ее смех, смех полного зала – вот чего я хочу здесь и сейчас. Неужели я заменил один наркотик другим? Отказался от власти над миром ради власти над актерами? Променял Афродиту на Талию? У музы театра есть преимущество перед богиней любви – от нашего союза рождается то, что превыше нас. Здесь действует известное уравнение 1+1 = 3, которое было так дорого сердцу моего учителя Эдмонда Уэллса. Я пишу, и мне кажется, что до моего слуха доносится смех сотен зрителей. Талия целует меня.
Однако наши объятия прерывает не гром аплодисментов, а грохот двери, которую высадил плечом Фредди. Он хватает меня, выталкивает, вышвыривает вон из дворца.
– Эй, отстань! Ты что, с ума сошел?
Бывший раввин встряхивает меня за плечи:
– Ты еще не понял? Это ловушка! Я тупо смотрю на него.
– Вспомни, как мы пересекали красные земли континента мертвых. Испытание, ожидавшее нас, было в то же время и искушением. Если ты останешься здесь, твой народ погибнет. И с восхождением на Олимп тоже будет покончено. Ты проиграешь и превратишься в химеру. Мишель, очнись!
– О какой опасности ты говоришь?
– Чем опасна липучка для мотылька? Ты навсегда здесь увязнешь!
Эти слова доносятся до меня словно издалека, на пороге дворца появляется Талия, нежная и привлекательная.
– Вспомни Афродиту, – говорит Рауль.
Один яд уничтожает действие другого.
Талия более не настаивает и машет, прощаясь. Я говорю ей:
– Спасибо. Однажды я напишу пьесу, которую ты показала мне. И еще много других.
Теонавты собираются вместе перед дворцами. Музы больше не пытаются соблазнить нас.
Мы смотрим друг на друга. Очень странная компания. Бывшая шпионка Мата Хари, которая спасла мне жизнь. Мэрилин Монро, звезда американского кинематографа. Слепой раввин Фредди Мейер, здесь он вновь обрел зрение. Жорж Мельес, волшебник-авангардист, изобретатель спецэффектов для кино. Густав Эйфель, архитектор, подчинивший себе железо, и Рауль Разорбак, неукротимый покоритель континента мертвых.
– Ну ладно, с этим все, – говорит Мата Хари, ставя точку в конце нашего приключения в гостях у муз.
Мы уходим все дальше от строений из красного мрамора, оставляя позади свои творческие планы.
Никогда прежде я не задумывался над силой искусства. Я увидел таившийся во мне талант драматурга, и это открыло передо мной новые горизонты.
Итак, я способен оживить маленький искусственный мир, создав его из того, что подвернется под руку.
6. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: САМАДХИ
В буддизме существует понятие самадхи. Как правило, наши мысли текут в беспорядке. Мы забываем о деле, которым заняты, задумавшись о том, что случилось накануне, или пытаясь спланировать завтрашний день. В состоянии самадхи, полностью сосредоточившись на том, чем вы заняты в эту самую минуту, вы обретаете власть над собственной душой. На санскрите «самадхи» означает «единонаправленная концентрация сознания».
В состоянии самадхи чувственный опыт не имеет никакого значения. Человек теряет связь с материальным миром, со всем, к чему привык. Остается только одно стремление – к пробуждению (нирване).
